Порошин из книг, из бесед со старыми офицерами, из наставлений, на которые был щедр генерал Румянцев, составил довольно полное представление о противнике и теперь знакомил с ним командиров батальонов и рот своего полка.
— Перед нами, — говорил он, — татары и турки. Людей у них много, но военному искусству они совсем не обучены и снаряжены бедно. У татар нет ружей, они скачут с копьями. Концы копий железных наконечников не имеют и для крепости обожжены. Самое главное — не бояться их многочисленности, чувствовать в себе неробкий дух! Турки ружья носят, но стреляют неважно. Дисциплина в их полках слабая, в бою каждый сражается за себя, общей задачи не имеют. Правда, кавалерия мчится на наши позиции с великим криком, чтобы напугать, разорвать фронт, лишить преимущества в огне. Поэтому нужны выдержка, мужество, храбрость. В ближнем бою турки не опасны — движутся они бегом, устают, а сабли у них короткие, и штыки наши легко турок доставать могут. Лишь бояться не надобно!
Из России в армию начали слать рекрутов, на вакантные места прибывали офицеры, — видимо, к просьбам генерала Румянцева Военная коллегия стала относиться внимательнее.
К Порошину приехал его брат Иван, юный поручик, служивший в столице. Он пожелал перейти в Старооскольский полк, обратился с просьбой к Григорию Орлову, и тот устроил это назначение.
Встреча была радостной, однако легкая настороженность не сразу покинула братьев. Старший боялся расспросов, сожаления, младший страшился выказать сочувствие, понимая, что оно вызовет глубокую обиду. Впрочем, он одобрил внутренне перемену в облике брата — полковник выглядел крепким и сильным человеком, лицо его лишилось былой округлости, очень молодившей его в Петербурге, и загорело.
Расспросы о здоровье отца и матери не прибавили новостей к тем известиям о них, что Порошин получал из переписки, правда, редкой, но постоянной.
Помолчав, Иван решился заговорить на тему, близкую и важную брату. Он сказал. — У нас много толкуют о женитьбе Панина Никиты Ивановича. Он было положил жениться на разведенной жене Строганова, да расстроилось дело, не знаю отчего.
О том, что Никита Иванович надумал влюбиться в Анну Михайловну Строганову, над мужем которой, графом Александром Сергеевичем, любил потешаться, Порошин догадывался еще в Петербурге и за верное узнал в Москве. Дама дивной красоты, образованная, бывала за границей. Не очень придерживалась семейных добродетелей, да где ж найти совершенного по всем статьям человека на грешной земле?!
— Еще говорили, — продолжал Иван, — что из-за любовной страсти Панин за здоровьем великого князя следить перестал. И Орловы жаловались на него государыне.
Эти сведения также не были удивительными для Порошина. Усердием к службе Никита Иванович никогда не блистал, здоровье свое берег. Но только Орловым его не свалить! Слишком верит императрица в его дарование дипломата, но главное — не прогонит никогда из-за сына: в обществе считали, что если он не у Панина, то пропал, и Екатерина с мнением этим не спорила.
Следующая новость, сообщенная Иваном, была для Порошина неожиданной:
— Говорят, что Панин от Строгановой отошел потому, что другую невесту сыскал, притом девицу, а именно графиню Анну Петровну Шереметеву. Перед этим ее отец разделил состояние между своими тремя детьми, и доля Анны Петровны вполне обозначилась — дворцы в Петербурге, в Москве и деньги. А имения достались мальчику-сыну, Николаю.
— И что же Анна Петровна? — спросил Порошин. Ему казалось, что в Петербурге он оставил только великого князя. Но нет, и она помнится крепко…
— Согласилась. Никита Иванович сделался женихом и переехал из Зимнего дворца к Шереметевым. Но недолго там пожил — невеста этой весной заболела оспой и умерла.
— Что ты сказал? — Голос Порошина дрогнул.
— Умерла, говорю, Шереметева, — охотно подтвердил Иван, не замечая, что брат его побледнел и опустил голову. Он передавал петербургские вести и никак не думал, что одна из них может иметь особое значение для Семена. — И я слыхал, что случилось это через Панина.
Порошин передернул плечами и сел прямо. Он посмотрел на брата невидящими глазами и кивнул, давая сигнал: «Говори!»
— Этот Панин, — сказал Иван, — собираясь к свадьбе, оставил прежнюю свою даму…
Порошин подумал, что, живя во дворце, был он нелюбопытен и ничего не знает о даме Никиты Ивановича. А брат ко двору был не вхож, зато обо всем осведомлен. Вероятно, стоило и ему в свое время больше наблюдать за другими людьми, не только за великим князем приглядывать… Но мысль эта мелькнула и пропала, хотя Порошин обрадовался ей: печальная весть не убила в нем ум и чувства, жизнь идет, потери неизбежны…