— Три...
— Ладно-ладно, хорошо, отпусти её! — поспешил ответить Омаров, и мужчина слегка ослабил хватку. Ева выдохнула и разразилась новым потоком слёз.
Утерев не унимающуюся кровь подолом халата, Сильвестр ввел шесть цифр, оставляя на дисплее алые отпечатки. Замок щёлкнул, и дверца открылась.
Трясущимися руками Омаров неохотно выудил из недр сейфа два плотно набитых бархатных мешочка и, словно священный Грааль, передал в руки человека в чёрном.
— Подавись.
Мужчина не без волнения взвесил драгоценности на обтянутой перчаткой ладони и, развязав тесёмку, аккуратно извлёк двумя пальцами переливающийся радужными гранями камешек. Полюбовавшись несколько секунд, бросил бриллиант обратно, бережно завязал мешочек и положил награбленное в карман тугих джинсов.
Впервые Сильвестр смотрел на выпуклость в штанах мужчины с таким вожделением.
Миллионы. Его миллионы!
— Так бы и сразу. Да не отчаивайся, для тебя же это сущая мелочь, — ирония в голосе ублюдка подействовала ещё хуже, чем смотрящее в лицо дуло. Какой-то засранец прижал его к ногтю. Его, Омарова. Какой позор! — Кстати, как сердечко, больше не шалит?
— Я ещё тебя переживу, скотина. И станцую макарену в луже твоей гнилой крови.
Парень искренне рассмеялся, после чего резко замолчал и снова приставил ствол к лицу заложника. Ледяная сталь обожгла кожу, и Сильвестр вдруг понял, что вот он, конец...
— А вот это вряд ли, солировать буду я. Жаль, что танцор я так себе, ну ты понимаешь... — Фантомас задорно подмигнул и сменил тон на серьёзный: — Прости, но я вынужден тебя убить, у меня нет иного выбора. Ничего личного.
Последним, что увидел Омаров, было искорёженное ужасом лицо Евы и гравировка на раритетном "Кольте" тридцать восьмого калибра с инициалами «О.С»…
Часть 3
За три месяца до этого.
Индонезия, Остров Бали.
— Ненавижу его! Старый мерзкий слизняк! Ненавижу! — проорала Ева так громко, насколько позволяла сила лёгких. Тут можно дать волю эмоциям — на улице глубокая ночь, никого нет, а разбушевавшийся шторм унесёт её крики в пучину Индийского океана.
Спотыкаясь и едва не падая, девушка брела по песчаному пляжу, удерживая в одной руке босоножки от Валентино, а в другой початую бутылку Хеннесси. Прибитая ливнем когда-то идеальная укладка прилипла к щекам, бретели облегающего платья сползли, практически полностью оголяя внушительную грудь.
Как же ей надоел этот жирный несносный боров! Тошнит от его похотливых ручонок и вечно вялого члена, который она должна вылизывать как покорная дворняжка, едва только хозяин помашет сахарной косточкой.
И ладно бы ещё только это — она знала, на что шла, но он же совсем ни во что её не ставит! Помыкает, унижает перед друзьями — такими же зажравшимися уродами, испражняющимися банкнотами. Осталось только пустить её по кругу или подарить кому-нибудь на юбилей. Он делает с ней всё, что захочет!
«Силечка», «котик», «ми-ми-ми, бу-бу-бу», — её уже тошнило разыгрывать из себя тупую идиотку со стразами вместо мозгов. Она-то знала, что совсем не такая, но он хочет видеть её такой. И она будет такой, какой её хочет Сильвестр Омаров.
Увы, она продалась с потрохами престарелому миллионеру — жестокая истина, которую она уже давно приняла, более того — она пошла на это с превеликим удовольствием. Нет ничего хуже, чем жить в нищете, ходить в обносках с китайского рынка и есть на завтрак, обед и ужин пустые макароны. Когда-то ей довелось вкусить эту жизнь и она больше никогда не хотела к ней возвращаться.
Бедность — это позор, это мерзость, это дно! Бедных презирают, над бедными насмехаются. Пусть лучше её будет иметь во все щели противный старый пердун, но после этого он подарит ей кольцо с бриллиантом размером с грецкий орех, оденет в меха и подгонит к её ногам частный самолёт — именно с этими мыслями она засыпала и просыпалась последние два года. Бог дал ей природную красоту, и она должна пользоваться ею на все сто. Брать от жизни всё самое лучшее, пусть даже для этого ей придётся наступить на горло своей гордости.
Но всё-таки Ева Миллас была живым человеком, и порой на неё накатывало горькое осознание своего унизительного положения, как, например, сегодня, когда на ужине с партнёрами он снова выставил её при всех полной дурой. Лысеющие денежные мешки ржали, как и их тупые шлюшки-модели. Хотя, что говорить — она от них недалеко ушла...