В Летнем саду густо разрослись столетние липы и местами желтели… Милый, родной Летний сад!.. Феде казалось странным, что никто не обращал на него внимания. Девочка катила по Летнему саду большой желтый обруч и, докатив до ворот, повернула назад, не взглянув на Федю… "Разве они не знают, что я — офицер?!" — подумал Федя.
На Фонтанке от наваленных горами вдоль набережной дров пахло смолою и грибами. Извозчик свернул на Невский… Булочная Филиппова… "Купить разве маме калачей!.." Но показалось почему-то неловким. Он — офицер!.. Воспоминания плыли мимо него. "Продажа дров" на Троицкой, длинный забор, открытые ворота и грязная, черная, усыпанная стружками дорога с блестящими колеями. По-родному у пяти углов зазвенела конка… Вот и последний поворот… Ивановская. Хмуро косит на Федю коричневая гимназия. Федя слез с извозчика. Вошел во двор.
Пусто на дворе. Желтая с белым кошка греется на солнце. Увидала Федю, вскочила и побежала на второй двор, где когда-то стояли экипажи Савиной.
Привычным движением Федя вскинул голову к окнам пятого этажа и сейчас же увидал прижавшееся к стеклу милое лицо мамы.
XXXVII
Варвара Сергеевна знала, что в этот день — производство. Она знала, как оно будет, и по часам рассчитала, когда Федя должен приехать.
"В час дня кончатся маневры, и, значит, около двух Федя станет офицером… Сейчас домой… Около трех, в начале четвертого, он должен войти во двор…" Она первая его увидит. Работа с утра валилась из рук. Утром Варвара Сергеевна ходила во Владимирский собор, к обедне, потом накупила булок, пирожных, конфет, бутылку вина и красной смородины, так любимой Федей. В час села с тетей Катей за завтрак, но ни к чему не притронулась. После завтрака накрыла стол для себя и Феди и в три часа стала у окна ждать. Мысли Варвары Сергеевны следили за Федей. Вот он пришел на станцию, взял билет, уже не в третьем классе, как нижний чин, а во втором, и едет домой. "Вот он вышел, взял без торга извозчика, где уже там торговаться, поди торопится — и вот… вот… он уже давно должен быть у ворот. Господи! Уже не случилось ли чего!".
Варвара Сергеевна вздрагивала при каждом треске дрожек. Ехали и ехали… И кто ехал?.. Зачем ехали?.. Его — не было. Дом был еще пуст, жильцы не съехались с дач. Никто не входил в ворота. Било четыре, и Михаил Павлович вышел на прогулку для моциона. Пора накрывать к обеду. Варвара Сергеевна попросила тетю Катю посмотреть в окно, сама стала накрывать. Торопилась, кое-как ставила тарелки. Ревновала к тете Кате, что она первая увидит Федю и ей первой поклонится Федя офицером. И как только накрыла, снова подошла к окну.
Липочка качающейся усталой походкой прошла через двор.
— Ну как Федя? — еще из передней спросила она.
— Нет еще.
— Что же это, мама? Не ошиблись ли? Сегодня ли?
— Сегодня. Сама читала. Разве перемена какая? Да нет, дядя Володя написал бы или зашел сказать. Уж я и ума не приложу, что могло задержать.
Говорила, а от окна не отрывалась. Следила, как медленно ползла тень от главного флигеля. Когда начала смотреть, весь двор, залитый свежим асфальтом, блестел на солнце. Теперь тень от дома закрывала больше половины двора и Федя пойдет уже не озаренный солнцем.
"И когда надвинулась эта тень? — думала Варвара Сергеевна… — Как я ее не приметила?"
Михаил Павлович, сгорбившийся, жалкий в своем черном, узком, коротком пальто, прошел обратно.
— Приехал Федя? — спросил он. Варвара Сергеевна махнула рукой.
— Ну, давай, мать, обедать.
Варвара Сергеевна сидела как на иголках. Рассеянно разливала суп, резала жаркое — она приготовила утку для Феди, а сама прислушивалась, не стучат ли по лестнице знакомые торопливые шаги, через две-три ступеньки… Вот-вот задребезжит колокольчик.
Михаил Павлович, как нарочно, долго сидел за столом. Он медленно курил дешевую сигару, которую называл "Regalia Capustissima", и ворчал:
— Дождешься, матушка! Поди с товарищами закатился куда-нибудь по злачным местам опрыскивать эполеты. Что ему, что мать волнуется.
— Нет, не такой Федя, — робко защищала Варвара Сергеевна.
— Все они одинаковые… Хороши! Современное поколение… А мы, дурни, радовались детям. Вот будут утешать, ублажать на старости.
— Грех так говорить, Михаил Павлович. Мало ли что могло случиться.
Было тяжело. Ревнивая обида против воли закрадывалась в душу.
Наконец в шесть часов Михаил Павлович ушел в свой кабинет отдохнуть перед клубом, и Варвара Сергеевна, поручив Липочке прибрать стол, а кухарке держать обед на плите и поставить самовар, поспешила опять к окну.