— Надо к отбою готовиться, — заявил сосед. — У вас случайно снотворного не найдётся? Хотя, о чём я! Эти вурдалаки давно бы изъяли…
Тут меня неожиданно осенила прекрасная мысль. А не лофер ли Ставр? Я глубоко задумался и нашёл следующие причины, подтверждающие мою гипотезу. Первое, он все мои наиболее перспективные идеи, которые я выдумывал по ошибке, старался запороть. Словно давал понять, что я своими бреднями не наношу вред компании, а как раз наоборот. Второе, Сухов рассказал мне сплетню про связь Ставра и Ани, в которую я тогда не поверил. Теперь же я подумал, что такое реально — ведь настоящий лофер должен обязательно принимать самое горячее участие во всех внутрифирменных интрижках. Ну, и само поведение Ставра — постоянная беготня с бумажками, организация многочисленных совещаний, придирки к планам и отчётам — всего лишь имитация бурной деятельности.
Я вспомнил, как Ставр привязывался ко мне с дурными вопросами на собеседовании. Кого он тогда во мне разглядел? Будущего перспективного работника, которого нужно ликвидировать ещё на старте? Но если Ставр — хорошо маскирующийся лофер, то зачем тогда ему меня загонять в кутузку? Лоферы не любят силовиков. Так кто же тогда эта тёмная лошадка Холин?
— Который час? — спросил я сокамерника.
— Кто ж знает, — охотно отозвался тот. — Эти дегенераты даже часы отобрали! Отбоя ещё не было, значит, около одиннадцати.
А, может, мне Валька отомстила, чуть не закричал я. Решила отомстить бывшему супругу и написала заявление. Брошенные женщины могут и не такое. Хотя… Мы с ней не виделись три четверти года. Если бы она мне названивала, искала бы встреч, забрасывала бы письмами… Видимо, и этот вариант отпадает.
— Отбой! — заорал неприятный голос в коридоре. По двери нашей камеры несколько раз стукнули дубинкой.
Луговец послушно откинулся на спину и закрыл глаза.
— Тебе особое приглашение нужно? — крикнули мне из-за двери.
Я последовал примеру Луговца, слабо представляя себе, как я смогу уснуть на голых досках без подушки и одеяла.
Закрыв глаза, я продолжил перебирать в памяти всех своих знакомых, не понимая, для чего это делаю. В конце концов, какая разница, кто меня упёк сюда. Если в моих глупых идеях найдут элементы изобретательства, то посадят надолго: закон — что дышло. Валька, юристка, рассказывала, что за такое можно получить от года до трёх лет. Если группа изобретателей, то от трёх до пяти. Сектанты-изобретатели, творы, приравниваются чуть ли не к бандформированиям, им десятка светит. А если из меня Полевой выбьет признания, что я твор? Вот тогда-то и загремлю под фанфары на всю десятку. Какое-то оцепенение навалилось на меня. Ощущение, как будто это всё происходит во сне или не со мной. Надо бы денег достать на адвоката, лениво подумал я, начал подсчитывать в уме свои сбережения и тут же заснул.
Глава 8
Я несколько раз просыпался из-за дурной привычки пить по ночам воду из-под крана. Воды тут не было, приходилось опять засыпать, облизывая пересохшие губы. Я успевал заметить, что лежащий на соседних нарах Луговец сопит не так глубоко и ровно, как спящий человек. Тоже мается, бедняга, без сна! Не зря же он просил у меня вчера снотворного.
Наутро после скудного завтрака — кусок хлеба и кружка коричневой бурды непонятного происхождения — у сокамерника появилось горячее настроение поговорить.
— Как спалось на новом месте?
Не зря говорят, утро вечера мудренее. Хоть я и не выспался, но на душе уже не было той смертной тоски, которая навалилась на меня вчера вечером. И думать о подозреваемых больше не хотелось. Оптимизма на душе прибавилось. Что у антиинвенторовцев есть на меня? Да ничего! Я чист перед законом. Это какая-то ошибка. Не сегодня-завтра Полевой разберётся и отпустит меня с извинениями.
— Да ничего спал, — вежливо ответил я Луговцу.
— Отошёл немного, значит? — спросил сосед, переходя на "ты". — А то вчера привели тебя. Бледный, как смерть!
Я не решился говорить ему "ты", потому что на вид он был старше меня лет на двадцать.
— За что тебя сюда? — поинтересовался собеседник.
Тут я вспомнил: во многих фильмах показывают, как в камеры к преступникам подсаживают "наседок", которые доводят сокамерников до откровенной задушевной беседы, а потом докладывают всё полицейским.
— Сам не знаю, — осторожно ответил я.
— Что хоть говорят?
— А ничего не говорят. Сигнальчик, говорят, на меня пришёл, — объяснил я честно.
— Что-то натворил? — пристально поглядел на меня сокамерник.
— Ничего.
Луговец вздохнул и улыбнулся: