Какой же я, однако, идиот! За всеми нами, обитателями Земли, водится эта слабость: хватаем, что ни дай, независимо от того, нужно нам или не нужно.
Вот так и наживаешь себе неприятности!
Но дерг убрался, и я избавился от величайшей неприятности. Некоторое время тихо-скромно посижу у себя в углу, пусть все постепенно приходит в норму. И, может быть, уже через несколько недель…
В воздухе послышалось какое-то жужжание.
Я с маху сел на кровати. В одном углу комнаты подозрительно сгустились сумерки, и в лицо мне повеяло холодом. Жужжание между тем нарастало — и это было не жужжание, а смех, тихий и монотонный.
К счастью, никому не пришлось чертить для меня магический круг.
— Дерг! — завопил я. — Выручай! Он оказался тут как тут.
— Омела! — крикнул он. — Гоните его омелой!
— А где, к чертям собачьим, взять теперь омелу?
— Тогда железо с медью!
Я бросился к столу, схватил медное пресс-папье и стал оглядываться в поисках железа. Кто-то вырвал у меня пресс-папье. Я подхватил его на лету. Потом увидел свою авторучку и поднес к пресс-папье острие пера.
Темнота рассеялась. Холод исчез.
По-видимому, я кое-как выбрался.
— Видите, вам нужна моя опека, — торжествовал дерг какой-нибудь час спустя.
— Как будто да, — подтвердил я скучным голосом.
— Вам еще много чего потребуется, — продолжал дерг. — Цветы борца, амаранта, чеснок, могильная плесень…
— Но ведь гампер убрался вон.
— Да, но остались грейдеры. И вам нужны средства против липпов, фиггов и мелжрайзера.
Под его диктовку я составил список трав, отваров и прочих снадобий. Я не стал его расспрашивать об этом звене между сверхъестественным и сверхнормальным. Моя любознательность была полностью удовлетворена.
Привидения и лемуры? Или чужесветные твари? Одно другого стоит, сказал он, и я уловил его мысль. Обычно им до нас дела нет. Наши восприятия, да и самое наше существование протекают в разных плоскостях. Пока человек по глупости не привлечет к себе их внимания.
И вот я угодил в эту игру. Одни хотели меня извести, другие защитить, но никто не питал ко мне добрых чувств, включая самого дерга. Я интересовал их как пешка в этой игре, если я правильно понял ее условия.
И в это положение я попал по собственной вине. К моим услугам была мудрость расы, веками накопленная человеком, — неодолимое расовое предубеждение против всякой чертовщины, инстинктивный страх перед нездешним миром. Ибо приключение мое повторялось уже тысячи раз. Нам снова и снова рассказывают, как человек наобум вторгается в неведомое и накликает на себя духов. Он сам напрашивается на их внимание, а ничего опаснее быть не может.
Итак, я был обречен дергу, а дерг — мне. Правда, лишь до вчерашнего дня. Сегодня я уже снова сам по себе.
На несколько дней все как будто успокоилось. С фиггами я справлялся тем простым способом, что держал шкафы на запоре. С липпами приходилось труднее, но жабий глаз более или менее удерживал их в узде. А что до мелжрайзера, то его следует остерегаться только в полнолуние.
— Вам грозит опасность, — сказал мне дерг не далее как позавчера.
— Опять? — отозвался я зевком.
— Нас преследует трэнг.
— Нас?..
— Да, и меня, ибо даже дерги подвержены риску и опасности.
— И этот трэнг действительно опасен?
— Очень!
— Что же мне делать? Завесить дверь змеиной шкурой? Или начертить на ней пятиугольник?
— Ни то ни другое, — сказал дерг. — Трэнг требует негативных мер, с ним надо воздерживаться от некоторых действий.
На мне висело столько ограничений, что одним больше, одним меньше ничего уже не значило.
— Что же мне делать?
— Не политурьте, — сказал он.
— Не политурить? — Я наморщил брови. — Как это понимать?
— Ну, вы знаете. Это постоянно делается.
— Должно быть, мне это известно под другим названием. Объясните.
— Хорошо. Политурить — это значит… — Но тут он осекся.
— Что?…
— Он здесь! Это трэнг!
Я вдавился в стену. Мне показалось, что я вижу легкое кружение пыли в комнате, но, возможно, у меня пошаливали нервы.
— Дерг! — позвал я. — Где вы? Что же мне делать?
И тут я услышал крик и щелканье смыкающихся челюстей.
— Он меня заполучил! — взвизгнул дерг.
— Что же мне делать? — снова завопил я.
А затем противный скрежет что-то перемалывающих зубов. И слабый, задыхающийся голос дерга: «Не политурьте!»
А затем тишина.
И вот я сижу тихо-смирно. В Бирме на той неделе разобьется самолет, но меня это не коснется здесь, в Нью-Йорке. Да и фиггам до меня не добраться, я держу на запоре дверцы моих шкафов.
Вся загвоздка в этом «политурить». Мне нельзя политурить. Ни под каким видом! Если я не буду политурить, все успокоится и эта свора переберется еще куда-нибудь, в другое место. Так должно быть. Надо только переждать.
На беду свою я не знаю, что такое политурить. Это постоянно делается, сказал дерг. Вот я и избегаю по возможности что-либо делать.
Я кое-как поспал, и ничего не случилось — значит, это не политурить. Я вышел на улицу, купил провизию, заплатил что следует, приготовил обед и съел. И это тоже не политурить. Написал этот отчет. И это не политура.
Я еще выберусь из этой мути.
Попробую немножко поспать. Я, кажется, схватил простуду. Приходится чихнуть…