— Допрыгался, то есть, — осуждающе кивнула старушка. — И когда родится? Или уже?
— Что? — нет, все же две бессонные ночи подряд дают себя знать. — А, нет, не в том смысле. Родилась уже. Лет шестнадцать назад. И не у меня. Понимаешь… это дочка маминой подруги. Приехала на лето. Город посмотреть захотелось. Ну и… самостоятельности, понятно. А мамочка и подсуетилась: зачем деньги за жилье платить, у Артема ж квартира, чай не чужие… Так что будет жить у меня. А у меня… плита сломалась.
— И планы на разгульную жизнь?
— Да планы… переиграем, — не понимал он ее веселья. Как и осуждения его «бесконечных девочек». Бесконечные — это ж хорошо. Это значит — не кончаются, ни одна из них. — Кормить мне ее нечем, вот проблема.
— И из-за этого ты с раннего утра так маешься? Плита-то, небось, не вчера сломалась? Вон худющий какой, сам ведь вообще про еду забываешь, верно? А для чьей-то там дочки все надо в лучшем виде!
— Я за нее отвечаю, — угрюмо получилось. Насуплено. Как объяснить, что у девочки только он? И если он не справится — ей никто уже не поможет?
— Вот я и говорю: ответственный ты слишком. Больно близко к сердцу все принимаешь.
— И кому из людей от этого хуже?
— Да не хуже, не хуже, не обижайся. Я вон твоей отзывчивости жизнью обязана, мне ли тебя за нее ругать.
— Да не…
— Не спорь!.. давай я вам блинов, что ли, к завтраку напеку. Ты блины-то любишь?
Он кивнул, не особо представляя, как это блюдо выглядит, но надеясь, что его деве оно понравится. Надо хоть книжку купить. С картинками. Про человеческую еду. Бывают же, наверно, такие. Слишком сложно у людей все готовится, не с рождения ж они это знают.
— Скажи, теть Люсь, а дети… девочки — они с какого возраста обычно готовить умеют?
— Да от родителей обычно зависит, кто как поставит, — она лишь пожала плечами, роясь в шкафчиках в происках каких-то продуктов. — Кто со школы прекрасно готовит, а кто до пенсии «мама, приготовь». Но это — если мама под боком, а так — жизнь заставит, всему научишься.
— Последнее радует.
— А ты уже и готовить за нее собрался?
Промолчал. Нет, если она умеет — это здорово, если этому можно научиться — тем более неплохо. Потому как ресторан три раза в день — это не только дорого, это еще и безумно долго.
— Вот не пойму я тебя, Артемка… — вздохнула между тем тетя Люся. — Ты чай-то пей, что сидишь?.. Хороший же ты парень. И чуткий, и отзывчивый, и заботливый. А в личной жизни у тебя при этом такой бардак. Из тебя же муж получится замечательный, отец… Неужели никогда не хотелось?
— Хотелось, почему ж нет. Каждому, наверно, хочется. Вот только выходит не у многих, — он почти забыл, что для нее он только Артем. Позволил себе поддаться воспоминаниям. Вторая бессонная ночь? Или девочка, спящая у него в квартире? — Знаешь, она была старше меня. Ненамного, но… Приезжала к нам в гости, и все говорила: «Вырастай, Арик, будем с тобой детей делать. У нас с тобой непременно красивые дети получатся». Я вырос. Да только не вышли у нас дети. Не родились… А вот с другим у нее получилось. Я рад, конечно. За них. За себя — не очень…
Он только годы спустя осознал: ей нужен был только ребенок, от кого — не важно. Кто сможет. Панический страх не родить… А он не хотел — с кем выйдет. С ней — хотел. Когда-то. В той, прошлой жизни. Но старой человеческой женщине говорить об этом уже не стал. Не человеческие это проблемы. Они своих детей нерожденными убивать пытаются, им не понять…
— Она тебе изменила, и ты теперь изменяешь каждой? — тетя Люся и не поняла. — Разве ж это выход?
— Изменяю?.. — он задумался, отпил чаю из чашки. И тут же закашлялся, и был вынужден кинуться к раковине, чтоб выплюнуть омерзительную жижу. — А вот скажи, теть Люсь, — беря с полки чистый стакан и наливая туда воды из крана, продолжил он. — Если я буду жить с этой девочкой в одной квартире. Просто жить — без любви, без секса. То станет ли она считать изменой, если я буду звать к себе на ночь подруг?
— Если ты ей ничего не обещал — нет, конечно. Особенно, если сама она к тебе равнодушна. Что чай, прям настолько негодный?
— Нет, что ты. Поперхнулся. Да и горячий слишком.
— Да, ладно, остыл давно, не юли… Только, Тём, — вернулась она к разговору, — ведь и уважать тебя девочка не будет. Бабник — это среди мужиков круто, юные девы такого не ценят. А если однажды ты в нее влюбишься — не поверит ни единому слову. Насмотрится, как вылетают из твоей жизни те, кто купился на твои сладкие речи.
— И с чего я должен в нее влюбляться?
— Привязчивый ты у меня, Артемка. Сам это знаешь. Вот потому и гонишь всех своих «потенциальных». А ее тебе как прогнать? Мама не велела. Привяжешься. А там и до любви недалеко. Мама-то не зря тебе девочку сосватала. Надеется ведь, что, наконец, остепенишься. Внуков, наверно, давным-давно хочет.