Не совсем справедливо, конечно: это ведь вовсе не чванство, а просто Андраши глубоко убежден в своей правоте, в том, что он постиг некие истины и их больше незачем обсуждать. В сумятице лет между двумя войнами он, по-видимому, сумел многое сделать на избранном им поприще («а это, Руперт, надо отдать ему должное, очень-очень интересно»), используя связи всех своих друзей, отражая нападки всех своих соперников, умело добиваясь денег у правительства, у которого их никогда не было, избегая политических обязательств, постоянно повторяя, что он представляет науку, а наука не имеет политических воззрений, а если и имеет, то уж только самые безопасные. «Хотя, конечно, все утверждают, что он исповедует мнения своей жены, — укоризненно заявил Нанди. — Но лично я считаю, что он, как и все мы, грешные, терпеть не может немцев и надеется на лучшее». Нанди умел быть язвительным, когда хотел.
Он сел рядом с Андраши в покойное кресло у окна, за которым вечернее солнце опускалось в чащу церковных шпилей. Тут от всего веяло стариной и мирным уютом. И уже не верилось, что внизу у лестницы стоит юный Коста и думает о новом, совсем ином будущем. Эта комната разнеживала своей благодушной непричастностью ни к чему.
Теперь окончательно выяснилось, что у Андраши, какого бы мнения он прежде ни придерживался, выкристаллизовалось абсолютно четкое представление о тех условиях, на которых он может отправиться в добровольное изгнание. Эти условия он формулировал уже много раз. «То, чего я достиг, — объяснял он с непоколебимой уверенностью, — принадлежит моей стране. И если я отдаю это вам, то должен получить что-то взамен. Вы джентльмен и патриот. Вы меня поймете». И он начинал говорить о гарантиях, о политических гарантиях. Ну, разумеется, против немцев, да, конечно, но и…«я должен говорить прямо, мой дорогой Корнуэлл»… но и против кое-кого еще.
Да-да, против союзников, и в частности против русских. Он подробно объяснил, какими побуждениями он руководствуется и почему. А первый официальный ответ, которого Корнуэлл добился от базы, которая, по-видимому, наконец добилась его от Лондона, побудил Андраши заявить величественно, хотя и с некоторым жаром: «Да, это очень мило — требовать, чтобы доказательства сначала представили мы. Однако V нас, естественно, несколько иная точка зрения. Какой нам смысл прыгать — как это у вас говорится? — со сковородки да в огонь?»
«Но ведь это же одно общее дело», — начал доказывать Корнуэлл.
«Вовсе не одно. Может быть, вам на вашем далеком острове у пределов Атлантики действительно так кажется. Но мы здесь — в глубинах Европы, на самом пороге Европы, — он стукнул себя кулаком в грудь с обычной энергией, но от этого его голос только подскочил на октаву выше, — и мы должны защищать свое будущее».
«Сперва нам необходимо выиграть войну».
«Прекрасно, но как вы собираетесь ее выиграть? За чей счет, позвольте вас спросить? Нет-нет, я вижу, что вы собираетесь сказать мне, что подоспеют американцы со своими тугими кошельками. Ха-ха! Возможно, они и рады будут — когда очнутся от сна, в который их погрузил Рузвельт. Но это может случиться, когда будет поздно. Поздно для нас».
Руперт ничего уже не понимал. Он выслушал эти скорбные тирады и уловил только, что Андраши настаивает на определенных условиях. И вот теперь, когда база полностью ознакомилась с этими условиями и высказалась по их поводу, возникли новые трудности. База сообщила, что точка зрения Андраши вполне понятна и о ней поставлена в известность также и Москва, но о подобном Обещании говорить не приходится. Даже лицо, облеченное высшей властью, ограничилось теплым приглашением и заверениями, что почетному гостю будет обеспечена немедленная доставка в Лондон. «Немедленная?» — «Ну, это значит настолько быстро, насколько нам удастся все организовать». А затем и в Вашингтон, если Андраши пожелает, — именно этого он как будто и желал. И сегодня Руперт мог добавить только некоторые подробности о личных гарантиях, предоставляемых Андраши.
Андраши выслушал их, положив локти на ручки красного дерева и задумчиво соединив кончики пальцев. Затем он слегка откинул свое крупное лицо, аккуратно пригладил серебряные волосы и спросил:
— Вы сегодня вечером слушали радио?
— По правде говоря, я спал.
— С возрастом человек спит меньше… — Андраши наморщил большой лоб и внимательно осмотрел кончики пальцев, — но думает больше. Я слушал последние известия, и могу вам сказать, что времени остается мало. О, речь идет не о том, долго ли мне лично можно будет оставаться тут — болтаться, как это у вас говорят. Пока нынешнее правительство стоит прочно, никаких неприятных вопросов не будет. (Все-таки надо отдать ему должное — он вовсе не старается делать вид, будто очень уж рискует!) Нет, времени остается совсем мало не по этой причине. — Его голос снова начал приобретать пронзительность, и Корнуэлл наклонил голову. — Но в сегодняшней сводке Би-би-си сообщается, что Красная Армия подходит к румынской границе. Вы представляете, как теперь поведут себя немцы здесь?