— И все же попробуем завтра на внешнюю подвеску брать пятисотки, — решил он. — По одной… А сотки в бомболюки.
Преображенский не возражал. Он и сам это же хотел предложить. Может, они действительно перестраховывают себя? Понятно беспокойство Москвы, там справедливо полагают, что только бомбами самого крупного калибра можно разрушить военные объекты Берлина. Того же хотят и летчики авиагруппы особого назначения. Однако в создавшейся тяжелой обстановке невозможно загружать самолеты на предельный вес.
— Я первым завтра поднимусь с пятисоткой, — сказал Преображенский.
— И сбросите ее на новую цель, Евгений Николаевич.
— Какую-такую новую?
— Особо важную. На резиденцию самого Гитлера!
Жаворонков показал изумленному полковнику шифровку наркома ВМФ, в которой значились и координаты резиденции фюрера.
— Вот это да-а! — протянул явно растерявшийся Преображенский. — Вот это це-ель! Резиденция Адольфа Гитлера?! — он усмехнулся, сердито сдвинул брови. Только как ее поразить? Ночью, с высоты семи тысяч метров, при воздействии противовоздушной обороны? Вероятность ноль целых и… и хрен десятых, извините за выражение. Это же точка на территории огромного Берлина! Получается, в белый свет как в копеечку… Добро бы днем, на соответствующей высоте, тогда другое дело. А тут… Я всегда, между прочим, был высокого мнения о нашем наркоме…
— Ну, ну, полковник! — перебил Жаворонков. — Адмирала Кузнецова не затрагивайте. Это голова, умница! Не по своей воле он определил нам новую, особо важную цель.
— А по чьей же?
Жаворонков вскинул руку с вытянутым указательным пальцем над головой:
— Оттуда идея. С самого верха…
— Неужели из Ставки от самого… самого товарища…
— Не будем уточнять, Евгений Николаевич, — прервал Преображенского Жаворонков. — Будем выполнять задание.
— Но оно же невыполнимо, Семен Федорович! — возмутился Преображенский.
Жаворонков сдержанно засмеялся.
— И я знаю, что невыполнимо. И наш нарком знает. Но бомбы мы все-таки в указанную точку обязаны сбросить. Так сказать, формально выполнить приказ. Возможно, взорвется в правительственном квартале. Шуму наделает…
— Вот удивится мой флагштурман капитан Хохлов! — произнес все еще возбужденный Преображенский.
— А ему ни слова о резиденции Гитлера. И вообще никому! — приказал Жаворонков. — Координаты будет знать штурман, пусть на них и выводит бомбардировщик. Как можно точнее, конечно.
— Есть, товарищ генерал! — подтянулся Преображенский. — Задание понял. За точные расчеты флаг-штурмана не сомневаюсь…
— Вот и хорошо, вот и отлично, дорогой Евгений Николаевич, — расслабился Жаворонков. — К слову, эта особо важная, а значит, и почетная цель закрепляется теперь за вами отныне и до конца «Операции Б»…
Вошел запыхавшийся Оганезов.
— Евгений Николаевич, вы же нам срываете репетицию! — прямо с порога сказал он.
— Какую репетицию? — не понял генерал.
— У нас сегодня в честь награждения летчиков состоится большой концерт художественной самодеятельности, — пояснил Оганезов. — Приглашаем и вас, товарищ генерал.
Жаворонков улыбнулся.
— Приду, непременно приду, — обещал он.
Концерт проходил в самом большом классе сельской школы. На самодеятельной сцене стояло старенькое пианино. Народу собралось много, пришли и эстонцы посмотреть на представление.
Программу вел военком авиагруппы старший политрук Поляков.
— Товарищи! Замечательный советский поэт Михаил Светлов посвятил вам, славным соколам, свое новое стихотворение «Над Берлином». Сейчас его прочтет капитан Ефремов.
Стихотворение Светлова уже было опубликовано в газете «Красная звезда», многие его прочли и все же слушали чтеца с огромным вниманием:
Наши подвиги снова звучат Богатырской русской былиной, — И советские бомбы летят Сквозь отравленный воздух Берлина. Все пространство небес одолев, Пронеслись наши красные птицы… Всей планеты проклятье и гнев, Разорвись над фашистской столицей! Ты пощады у нас не моли За кровавые годы разбоя, За бессонные ночи земли, За детей, умерщвленных тобою!..Зал взорвался аплодисментами. Еще бы, о них, морских летчиках Балтики, уже сочиняют стихи. И кто? Автор знаменитой «Гренады»!
— А сейчас горячий кавказский танец лезгинка! — объявил Поляков.
Старший лейтенант Дроздов вышел на сцену, сел за пианино и заиграл. И тут же выскочил из-за кулис батальонный комиссар Оганезов и пошел по кругу…
Потом начальник штаба авиагруппы капитан Комаров задушевно пел «Ой да ты не стой, не стой», стрелок-радист сержант Кротенко мастерски танцевал вальс-чечетку, а его друзья — стрелки-радисты сержанты Лучников и Беляев исполнили любимую песню морских летчиков «Раскинулось море широко»; ее подхватил весь зал.