— Подходим к цели, — сообщил Хохлов.
Преображенский посмотрел вниз. Ни огонька. Порт хорошо замаскирован. И все же его контуры угадывались при свете луны, периодически появлявшейся в разрывах облаков.
И вдруг в глаза ему ударил яркий пучок света. Преображенский невольно зажмурился, отвернулся. Еще с десяток пронизывающих лучей уперлись в самолет. По нему тотчас открыли огонь береговые и корабельные зенитные установки. Преображенскому было видно, как из темноты со всех сторон, точно к магниту, к ним тянулись быстро летящие светлячки — трассирующие снаряды.
— Скорей, Петр Ильич!
Хохлов нажал кнопки электросбрасывателя, бомбы пошли вниз, на причалы порта. Особенно силен был взрыв ФАБ-500, тут же вспыхнуло огромное пламя, загорелись транспорты или портовые сооружения — разобраться было трудно.
Преображенский тотчас развернул облегченный самолет на север. И сразу услышал треск в правом крыле: рядом взорвался зенитный снаряд. Попытался уйти в спасительную высоту, но моторы не тянули, их мощность упала. Снова треск, теперь уже в хвостовой части. Глаза слезились от яркого света преследовавших самолет прожекторов, ничего не видно. Пропало ощущение скорости, кажется, будто не летишь, а застрял на этих чертовых лучах. Слева, около крыла, послышался раздирающий скрежет: видимо, угодил снаряд.
«Только бы осколки не попали в моторы и не прошили баки с бензином», молил Преображенский.
Дробный треск, металлический скрежет доносились все чаще и чаще. Гитлеровские зенитчики пристрелялись и теперь вели точный огонь на поражение.
«Вот тебе и маленький порт Виндава! А какую противовоздушную оборону имеет! Выходит, прав Алексей Иванович Охтинский, драгоценный тут для гитлеровцев груз, на этих транспортах».
Преображенский заметил, что прожекторные лучи вроде поблекли, из яркого свет стал матовым. Потом и совсем пропал. Бомбардировщик вошел в спасительное облако. Но как оно велико? Если выскочишь на чистое небо, прожекторы опять вцепятся, надо уйти влево, мористее.
— Штурман, Петр Ильич, жив?
— Пронесло.
— Кротенко, Рудаков, как у вас?
— Полный порядок, товарищ командир. Но дырочек фрицы понаделали много.
Самолет вышел из облака. Преображенский скосил глаза: справа метались узкие лучи, отыскивая ускользнувший советский бомбардировщик. Он приказал Кротенко передать в Кагул, что вынужден вернуться из-за неисправности материальной части.
При подходе штурман выпустил красную и зеленую ракеты. Зажглись посадочные огни, и ДБ-3 с ходу пошел на посадку.
Первым встретил флагманскую машину старший инженер Баранов. При виде изрешеченного самолета он схватился за голову.
— Да на машине живого места нет! Попали вы в переплет… Как добрались, ума не приложу.
Баранов принялся подсчитывать пробоины, продолжая удивляться счастливому возвращению флагманского экипажа. В его практике подобного еще не было.
Подъехал на эмке взволнованный Жаворонков.
— Что случилось, Евгений Николаевич?
Преображенский доложил о неудачном полете.
— В общем, не повезло нам на этот раз, товарищ генерал, — заключил он короткий доклад.
— А по-моему, очень даже повезло, товарищ полковник, — сказал Баранов. Прилететь на разбитой машине… Только больших пробоин я насчитал шестьдесят четыре!
Жаворонков обнял вконец расстроенного полковника. Сказал:
— Старший инженер прав. Вы сделали больше, чем могли, Евгений Николаевич. Ведь главное для нас — сохранить жизнь людей. Так что примите мое поздравление с успешным завершением полета!
Второй полет по маршруту для майора Щелкунова протекал необычайно буднично и спокойно. Только штурман майор Малыгин иногда вносил незначительные изменения в боевой курс, ориентируясь по островам Готланд и Борнхольм, темными размытыми пятнами проплывающими под крыльями.
— Тезка, подходим к береговой черте, — услышал Щелкунов в шлемофоне голос штурмана. — Сейчас начнется…
— Ничего, проскочим, — ответил Щелкунов и взглянул на высотомер: стрелка стояла на отметке 6200 метров. Дышалось легко, хотя кислородная маска и стесняла движения.
Летчик и штурман были тезки по имени и отчеству — и тот и другой Василий Иванович, и друзья в шутку называли их дважды тезками. Щелкунов и Малыгин такому обстоятельству даже были рады, это подчеркивало их дружескую близость.
А стрелок-радист старший сержант Масленников, гордясь своими майорами, добавлял, что их экипаж состоит из одних Иванычей, потому что сам он был Александром Ивановичем.
— Тезка, справа по курсу Штеттин! — доложил Малыгин.