— А летчики у вас отменные, Евгений Николаевич! — похвалил Коккинаки. — Все один к одному. Герои! Таких молодцов никогда не победить немцам. Так и доложу в Ставке.
— Спасибо за высокую оценку, за доверие, Владимир Константинович, поблагодарил Преображенский;- Передайте товарищу Сталину, что морские летчики до конца выполнят свой священный долг.
Коккинаки дружески протянул Преображенскому руку, с жаром сжал его ладонь.
— Будете после войны в Москве — заходите ко мне, — пригласил он. Обязательно заходите. Мы с вами подружимся, вот увидите…
Летели Жаворонков и Коккинаки над Балтийским морем на небольшой высоте, в видимости береговой черты. В Таллинне их ждали. Едва ДБ-3ф и два И-16 сели, как тут же появился бензозаправщик. Жаворонков сошел на землю, огляделся. До его слуха донеслась раскатистая артиллерийская канонада, за лесом шел жаркий бой. Аэродром фактически уже являлся прифронтовым, немецкая артиллерия могла его даже обстреливать.
Подъехал на машине командующий военно-воздушными силами КБФ генерал Самохин. Он кратко обрисовал воздушную обстановку в районе Таллинна. Морские летчики вынуждены по нескольку раз в день вылетать на бомбардировку и штурмовку противника, рвущегося к главной базе флота. Все мобилизовано на оборону Таллинна, дней восемь — десять защитники еще могут сдерживать усиливающийся напор отборных немецких дивизий. Но боеприпасы на исходе, горючее для самолетов — тоже. Людские резервы иссякли, помощи ждать неоткуда.
Жаворонков обещал обо всем доложить наркому ВМФ. Самохина он попросил лишь направить на Сааремаа, в бухту Трииги, баржу с горючим. Налеты на Берлин будут продолжаться, а Преображенский и Щелкунов уже лимитируют бензин.
Коккинаки и Бринько сообщили, что самолеты бензином дозаправлены. Самохин подсказал наиболее безопасный маршрут — над центром Финского залива, дабы не попасть под зенитный огонь врага. Жаворонков уже собрался проститься с командующим ВВС флота, как сзади, со стороны моря, загрохотали зенитные орудия.
— Вот и улетели!..
— Немецкие самолеты здесь частые гости, — пояснил Самохин.
Зенитки обстреливали Ю-88, должно быть, поднявшийся в воздух в целях разведки. Дымчатые шапки разрывов снарядов возникали вокруг бомбардировщика, не причиняя ему вреда. «Юнкерс» не обращал на них внимания, продолжая лететь в направлении осажденного города.
— Какой настырный, летит, хоть бы что, — проговорил кто-то из сопровождавших Самохина командиров.
— Да, наглости им не занимать, — согласился Самохин.
К Жаворонкову подошел Бринько. Глаза его возбужденно блестели.
— Можно мне по-балтийски поговорить с наглецом? — спросил он.
— Попробуйте, капитан…
Считанные секунды понадобились Бринько для взлета с аэродрома. Присутствующие с любопытством и тревогой наблюдали за поединком. И-16 на предельной скорости набирал высоту, стараясь перерезать курс «юнкерсу». Зенитные орудия тут же прекратили огонь, опасаясь поразить советский истребитель. Немецкий бомбардировщик заметил И-16 и попытался поскорее уйти на свою территорию. Перейдя в горизонтальный полет, Бринько помчался за удирающим вражеским бомбардировщиком и уже над линией фронта настиг его. «Юнкерс», распустив черный шлейф дыма, начал переваливаться с крыла на крыло, потом вошел в штопор. Экипаж бомбардировщика покинул горящий самолет на парашютах.
Бринько повернул к аэродрому, прошел на бреющем, лихо сделал победную горку и с ходу приземлился. Растроганный Жаворонков обнял капитана, не давая ему возможности доложить о скоротечном воздушном бое. И без слов каждому было ясно, что балтийскому асу потребовалось всего несколько минут для расправы с зарвавшимся вражеским бомбардировщиком.
До Беззаботного долетели благополучно. Жаворонков на прощание снова обнял капитана Бринько.
— Расскажу о вашем подвиге наркому Военно-Морского Флота, — пообещал он.
В тот же день Жаворонков прилетел в Москву. Туда же для доклада командующему Военно-Воздушными Силами Красной Армии генерал-лейтенанту авиации Жигареву был срочно вызван и командир эскадрильи капитан Тихонов.