…— Не взвод, а мышиный рой. Так и прыснули прочь, вертихвостки, — крыла пугливых подчиненных Сорокина.
— Молодые, шибко шустрые, это пройдет, — вздыхал Митрич.
За стенами шла активная пальба: то ли немцев привалило, то ли еще кто-то в пальбу включился.
Гарнизон Малого Фольварка перегородил коридор массивным столом, забаррикадировал стульями. Двигая крепкую мебель, Олег подумал, что этак лейтенантская задница и вовсе не зарастет — вечные внезапные испытания. Но некоторый порядок в «оборонительных редутах» навели, стало поспокойнее. Все же имелся автомат, Сорокина забрала у выведенного из строя зубной болью и вином страдальца-капитана еще один пистолет. Арсенал и боекомплект хилый, отнюдь не танковый, так и боевая задача скромная — продержаться.
Сидели у поворота лесенки наверх, слушали стрельбу. Изредка наверху или внизу позвякивали разбитые шальными выстрелами стекла окон. Особо меткая пуля сшибла с подоконника загадочный бюст — так и покатился, крутя надменно-отбитым носом. Ну, туда ему и дорога.
Военфельдшер Сорокина с некоторой судорожностью сжимала небольшой пистолет. Олег косился-косился, наконец, спросил:
— Извините, это что за модель, товарищ военфельдшер?
— Да… его. Испанская, кажется. Там по латыни написано.
— Тогда итальянская, наверное?
— Терсков, что ты меня домогаешься⁈ У меня есть время пистолетики разглядывать?
Олег хотел сказать, что вовсе не домогается, просто когда из дула оружия торчит вата, это может не лучшим образом сказаться на кучности стрельбы. Но постеснялся. Только припечатает матерно, понятно же. У злой Сороки друг-покровитель в штабе дивизии, военфельдшер не стесняется резко отвечать и старшим офицерам.
— Латынь — язык красивый, но застаревший, как тот геморрой, — философски сказал Митрич, и довольно неожиданно, хотя и тактично, забрал пистолетик из рук военфельдшера. — Глянем с технической стороны. Магазинчик… пять пулек.
— Всего пять? — удивилась Сорокина.
— Так стрелял уже кто-то. Но пять-то хватит?
— С лихвой. Сам знаешь, для чего, — сказала, нервно сглатывая, военфельдшер.
— Понятно — для спокойствия, — закивал Митрич, щелкая и продувая затвор, удаляя из ствола смехотворную вату. — Дело нужное, но пока преждевременное. Не допустим.
— Вот теперь прямо гора с плеч, — Сорокина снова выругалась, поправляя прядь.
— Вам, товарищ военфельдшер, надо бы шапку надеть, — осторожно сказал Олег. — Будут немцы или не будут, большой вопрос, но сквозняки уже есть, а вы сидите налегке.
Сорокина молча встала и пошла наверх по лестнице.
— Как бы к окнам не сунулась, она же нервничает, — обеспокоился Олег.
— Не сунется. Про окна она знает. Это она про пистолетики не очень знает. Не ее дело.
— Она мне, вроде, из зада осколок выковыривала. Теперь как-то неудобно рядом сидеть.
— «Вроде»… да она тут почти всем что-то выковыряла и матерком дырку прижгла. Рука у нее точная, все говорят.
— Я же не спорю. Просто у меня такое ранение неловкое… — Олег замер.
Не обошлось. В заднюю дверь лезли фрицы…
Заскрипела лавка, подпирающая дверь. Митрич чуть слышно осуждающе цыкнул зубом — видимо, считал, что неверно подперли. Да толку… что, у немцев гранат нет, что ли…
— Бью первого, ты — второго, — прошептал Олег.
— Верный план. Это по-бронетанковому — вражескую колонну частями громить.
Похоже, Митричу было действительно весело. Все же псих. Ну да ладно, бойцов и командиров без недостатков вообще не бывает.
Немец — вернее, силуэт — выглядел несуразно. Весь какой-то неуклюжий, обвешанный крупными подсумками или чехлами, в лапах винтовка массивная и непонятная. В общем, в темноте не особо разберешь. Но здоровенный. Ишь как дверь отпихнул, холоду окончательно напустил. За первым фрицем копошилась еще фигура, вроде помельче, но лейтенант Терсков уже сосредоточился на цели…
Все же из орудия оно как-то надежнее, а тут и руки дрожь-допуск ненужную дают, да и рукоять «нагана» не особо…
…Спустил курок, целясь в смутное лицо — стрелять в чем-то увешанную грудь было неосмотрительно, это ж как дополнительное блиндирование брони.
Немец вздрогнул и как сноп сел на пол — именно не упал, а сел. Удивиться Олег не успел, почти разом стукнул выстрел «парабеллума», впершийся вторым немец вскрикнул и упал вдоль стены, брякнув выроненным автоматом. Чего это у людей враг падает как положено, а у лейтенанта Терскова опять хрен знает что?