Додумать умную мысль Олег не успел — хлопнул еще один выстрел, вроде как лишний. Палила военфельдшер, прямо с лестницы, оперев далеко вытянутую руку с пистолетиком о массивные перила.
— Хорош уж, Лена Михайловна, пульки-то сберегите. Готов немец, — заверил Митрич.
— А чего же он сидит? — дрожащим голосом спросила военфельдшер.
— Корма тяжелая, в патронных коробках. Она и уравновешивает. А так не сомневайтесь — лейтенант ему пулю между глаз влепил. Научно выражаясь, точно в «переносицу».
— Хорошо. А много их еще там, гадов……? — поинтересовалась Сорокина.
— Щас посчитаем… — Митрич готовил автомат.
Но немцев больше не было. Вели плотный огонь наши пулеметы, на дороге рычали и лязгали новенькие «тридцатьчетверки», подошедшие из штаба бригады. Уцелевшие немцы драпанули обратно в лесок, с десяток сдалось в плен. Оказалось, фашистские окруженцы пробирались на запад, о госпитале в фольварке вообще не знали, случайно всё вышло. А зачем уже на исходе столкновения двое фрицев решили непременно в Малый Фольварк впереться, так и осталось неясным. Наверное, хотели со второго этажа камрадов огнем прикрыть, все же пулемет волокли. Кстати, пулемет потом лейтенант Терсков с интересом изучил. Редкая датская штуковина, видать, фольксштурму всякие экспонаты из закоулков арсеналов выгребают.
Из находящихся на излечении во взводе и персонала никто особо не пострадал: двое легкораненых, да пожилого санитара осколками стекла порезало. Заново заколачивали и завешивали окна, ругали дурных фрицев. Уже прошла нервность внезапного боя, следовало попить чаю, протопить помещение, усилить часовых да и ложиться спать. Сестрички и санитарки перебегали двор, с ужасом и торжеством поглядывали на оттащенные к ограде тела немцев. Сунулись — получили гады! И как-то выходило, что одного из фрицев лично товарищ Сорокина уложила, вот прям собственной недрогнувшей фельдшерской рукой. Нет, Олег вовсе не думал возражать — у самого на личном счету числилось куда побольше, пусть и неопределеннее, поскольку счет танковый. Хочет военфельдшер авторитет углублять, пускай, не жалко. Женщина она действительно решительная и суровая. Но как хитрая Сорокина это сделала-то? Неужели сама прибрехнула? На нее не похоже. Впрочем, кто их знает. Женщины….
[1] Ныне поселок Бережковское. До 1938 года носил название Гросс Бубайнен.
[2] Британский ручной пулемет образца 1913 года. Имел диск боепитания на 47 или 97 патронов.
[3] Оружейно-ремонтная мастерская.
[4] Правильно — Тухоля, по названию ближайшего городка. Концентрационный лагерь № 7. Построен немцами в 1914 году, использовался поляками в 1919–1921 годах. Об общей вместимости лагеря сказать трудно, но летом-осенью 1920 года туда поступило примерно 8000 пленных красноармейцев.
[5] Здесь в смысле «польский солдат» вообще.
[6] Иван Ильич Мозжухин (1889–1939) — русский актёр и режиссёр немого кино.
[7] Интернировались четыре дивизии и 3-й Конный корпус комкора Гая. Пробиться к своим с оружием удалось 12-й пехотной дивизии (в составе шести полков).
[8] Характерная четырехугольная фуражка польской армии с окованной жестью козырьком образца 1919 года.
[9] Какой именно фильм пересказывает Дмитрий Иванов — не совсем понятно, но к сюжетам Дюма он явно не имеет отношения.
Глава 4
4. Но песню иную
О дальней земле
16 февраля 1945 года
Н-ская танковая бригада, второй танковый батальон. 14:22
— Товарищ капитан, за время вашего отсутствия…
Комбат отмахнулся:
— Хорош орать, Терсков. И так вижу. Высшую форму командного голоса нарабатываешь, что ли?
— Так немного скучно, товарищ капитан.
— Не намекай. Машин нет, рожать я их не умею, — комбат метнул свою нарядную кубанку на вешалку, попал — шапка закачалась на кончике оленьего рога. Начальство гордо прошло к столу и плюхнулось на высокий стул.
Вообще комбат у Олега был мужиком неплохим, понимающим, и не особо дурящим. И кругом прав, тут крыть нечем — по текущему порядку за новыми танками командируются заранее скомплектованные экипажи, принимают и везут машины прямо с завода. Собственно, батальоны уже перевооружены, прибытие последних штатных машин ожидается. А если кто-то прохлаждался в санвзводе с «подбитой» кормой, так кто виноват? Звериное коварство гитлеровского фашизма — оно и виновато, больше никто.