Если бы он приказал нам идти туда, где с автоматами наготове нас ждали бы его коллеги, мы бы пошли. Потому что он умел улыбаться и притворяться. Он не упускал возможности сказать нам: "Вам не о чем беспокоиться. Все в порядке. С вами ничего не случится. Не бойтесь. Ваше правительство согласится на обмен, и вы поедете домой".
Мы так хотели верить, что он не похож на других, лучше и гуманнее их что мы верили ему. Это так легко - поверить!.. Если бы у нашей истории был другой конец, этого "хорошего немца" не пришлось бы заставлять стрелять. Он стрелял бы в нас и наших детей или взорвал нас гранатами и взрывчаткой - он сделал бы это сам. Я впервые поняла Катастрофу...""
Узи Давидсон тоже делал заметки:
"В последнюю ночь нашего плена я читал о Черчилле-и вдруг услышал снаружи выстрелы - два, три, потом еще один. Я поднял голову и увидел, что похитители вскочили со своих мест. Мы находились в конце зала. Я понятия не имел, что происходит. Я подумал, что кто-нибудь из угандийцев случайно выстрелил, и испугался, что из-за этого возникнут неприятности.
Через несколько секунд вся наша семья поползла к туалету. Там была стена, за которой мы могли спрятаться. Мне казалось, что там безопаснее. Не знаю, сколько времени мы там пролежали. Наверное, несколько минут. Казалось, что это были годы.
Снаружи усиливался шум, раздавались выстрелы и взрывы. Мы не обменялись ни единым словом. Террористов я не видел.
Кто-то в холле поднялся и закричал: "Израильские солдаты! Да, да, израильские солдаты!" И пока я удивлялся, как это человек может кричать такую чушь, я увидел самую поразительную вещь в своей жизни:
рядом с нами стоял израильский солдат, йеменит - невысокий, худой, с "Калашниковым", который был
больше его самого; и до того спокойный, как будто он просто пришел пригласить нас на чашку чая. Он сказал: "Шалом, ребята. Все в порядке. Спокойно поднимайтесь и идите за мной. Мы отвезем вас домой".
Это казалось невозможным, нереальным. Я не мог понять, сплю я или бодрствую, сон это наяву или какая-то драма абсурда. Но этот спокойный голос был до того убедительным, простым и будничным, что мы поднялись и пошли за ним и спокойно вошли в самолет... Всё, как он просил".
Последняя запись Сары:
"Сказано в Библии: "Кара Господня настигает в мгновение ока". Когда мы услышали стрельбу, я стала читать "Шма, Исраэль!" - молитву, которую евреи читают в свою последнюю минуту.
А солдат обратился ко мне на иврите. Я почувствовала мурашки на спине: я не умру, я буду жить, чтобы рассказывать о деяниях Господних".
История 90 минут в Энтеббе произошла потому, что Израиль отказался обменять невинных людей на террористов. Через 3 дня после Энтеббе та самая женщина, освобождения которой требовали похитители рейса "139", бежала из сверх-охраняемой тюрьмы в ФРГ.
Международный терроризм снова продемонстрировал одиночество Израиля в борьбе против всемирного заговора, цель которого - разрушить цивилизованное общество.
Террористкой, чьей свободы требовали в обмен на жизни невинных граждан, была Инге Виетт.
Когда попытка шантажа в Энтеббе провалилась, свобода Инге Виетт была обеспечена другим способом. Перестреляв из пистолетов, тайно переправленных в их камеры, всю охрану, Инге и три других террористки скрылись в ночи.
- У меня нет слов, - сказал министр юстиции ФРГ Герман Оксфорт.
Еще бы!
Инге Виетт была арестована за участие в похищении Петера Лоренца с целью добиться освобождения пяти арестованных террористов. Похитители все время угрожали убить Лоренца, пока их "коллеги" не были освобождены и не получили в свое распоряжение самолет, чтобы улететь в Южный Йемен.
Таким образом, удар, нанесенный операцией "Молния" по международному терроризму, был ослаблен побегом Виетт. С помощью своих компаньонов через 48 часов она уже была далеко от Европы и могла спокойно читать отчет о дебатах в Совете Безопасности ООН, где Израиль обвиняли в "вопиющем нарушении суверенитета Уганды".
Совпадение этих смехотворных дебатов с разгулом терроризма, вероятно, покажется будущим историкам закономерным. Инге Виетт, Шакал, доктор Хадад и террористы, убитые в Энтеббе, были бы этим весьма удовлетворены.
Дебаты были восприняты как оправдание Израиля. Но в сущности, они продемонстрировали меру коррупции международной морали.
В течение 9 лет, прошедших после Шестидневной войны, практически любая резолюция, осуждающая Израиль, получала одобрение ООН, кроме Совета Безопасности, где нас спасало только вето США. Через неделю после Энтеббе огромный антиизраильский блок попытался выступить вновь. Предложение ОАЕ осудить Израиль провалилось из-за отсутствия поддержки. Совет Безопасности уже не мог больше закрывать глаза на международный терроризм. Однако он все еще был слишком запуган, чтобы открыто высказаться против терроризма.
"Израиль не осужден, а значит, оправдан" - был вывод тех, кто рассматривал результаты дебатов как победу.
Какая жуткая характеристика международной морали! Израиль не осужден! Все ценности перевернуты. ООН, возникшая из уроков Второй мировой войны, ставила своей целью охранять моральные ценности, а не жертвовать ими ради выживания любой ценой;
цель сегодняшней ООН - мир любой ценой, и ради этого она непрерывно предает те самые моральные ценности, для сохранения которых была создана.
Ощущение изоляции Израиля в дни, предшествовавшие 4 июля, усугубилось еще больше после спектакля в Совете Безопасности.
Но твердая решимость Израиля противостоять любым посягательствам на жизнь и свободу его сынов остается столь же непреклонной.
Один из первых израильских летчиков Иерухам Амитай сказал однажды:
"Мы ни от кого не зависим. Если когда-нибудь Израиль не сможет защитить себя сам, его существование потеряет всякий смысл. Нас вынуждают к агрессивной обороне, и ставки становятся все выше.
И в конце концов может случиться, что мы скорее предпочтем разрушить самый Храм человечества, чем согласимся отдать палачам жизнь одного из наших сынов.
Выживание в иных условиях не есть выживание вовсе. И все мы, без различия рас, не будем стоить и ломаного гроша, если купим жизнь ценой своей совести".