Кто-то, переняв мой внешне смешливый настрой, хохотнул. Кто-то крикнул:
— Ну!
— Еще как видали!
— Че это он удумал, а?
— Не знаю, что он там себе удумал, парни, — сказал я, — но граница сама себя на замок не поставит. Некогда нам тут стоять и терпеть чужую заносчивость. Так?
— Так!
— Дело говоришь, Сашка!
— Ну! Так и есть!
— Товарищ старший лейтенант хочет посмотреть, насколько мы «дисциплинированные», так? Сколько стоять тут будем без приказа, и как впопыхах на границу бежать, когда время подожмет. Так?
В ответ мне снова понеслись бойкие ответы:
— Ну!
— Так и есть!
— Да!
Пограничники уже не стояли смирно. Они расслабились, сами себе дали команду «вольно».
— Ну ничего, — хмыкнул я снисходительно, — начальник у нас новый, молодой. Еще, видать, не понимает, как тут все устроено. Ну так давайте, братцы, его научим!
— Давай научим!
— Ну! Еще как научим!
— Ага!
Я стоял расслабленно. Даже засунул большие пальцы за ремень. А потом услышал шаги на ступенях заставы. Услышал шаги, но не обернулся, чтоб посмотреть, кто идет.
Только понял по наполнившимся страхом глазам некоторых погранцов, что из здания вышли офицеры. Наверняка увидели из окошка, что тут происходит. Прибежали.
— Застава! — выпрямился я по струнке, — Ровняйсь! Смирно!
И хотя погранцы не должны были меня слушаться, подчинились. Подчинились старики, понимающие, к чему идет дело. Подчинились новенькие бойцы, следуя общему настроению. Только новые сержанты, с которыми я сцепился у ленинской комнаты, недоуменно стояли и наблюдали за мной. Не собирались они исполнять команду.
Отщепенцами себя строят. Умники.
Я осмотрел выпрямившиеся ряды пограничников, а потом скомандовал:
— Вольно! Разойтись.
И они разошлись. Разошлись так, будто приказ отдал сам начальник заставы. Молодые бойцы чуть-чуть помешкали, а потом и сами пошли вместе с остальными.
Только новенькие сержанты остались стоять, уставившись на офицеров, что приближались у меня за спиной.
— Селихов! — услышал я раздраженный крик Лазарева, — какого черта тут творится?
Я обернулся.
Вся троица офицеров топала ко мне. За ними, чуть-чуть позади, догонял Черепанов с растерянным лицом.
— Команды разойтись не было! Какого черта⁈ — снова закричал Лазарев.
Я ничего ему не ответил.
Он приблизился почти вплотную. Заглянул мне прямо в глаза.
— Что, нарушаем дисциплину, так что ли⁈ Команды разойтись не было!
Вакулин стоял молча по правое плечо Лазарева. Растерянный Ковалев, который, тоже, видимо, не совсем понимал, что вообще происходит, — по левое.
— Думаешь, самый умный, Селихов? — мерзко искривил губы Лазарев, — думаешь, можешь своевольничать⁈
— Гляньте на часы, товарищ старший лейтенант, — сказал я.
— Чего? — насупился Лазарев, но все же машинально глянул.
— Время наряды на границу готовить, а не стоять столбами, — ответил я холодно, — или как? Граница нынче сама себя будет охранять?
Лазарев с кислым лицом поднял на меня глаза от часов. Лизнул высохшие губы.
— Старший сержант Селихов, — проговорил он, — за мной. Сейчас мы поговорим про твою самодеятельность.
В канцелярии было мрачновато. Царила какая-то неразбериха и кавардак. Столы офицеров, особенно Лазарева, были завалены какими-то бумажками, документами и книгами учета. Новый начальник заставы, видимо, разбирался, как обстоят дела на заставе.
Когда я вошел в кабинет, то застыл посреди комнаты.
Лазарев перебросился с Вакулиным настороженными взглядами, после чего новый замполит пошел к столу Пуганькова. Присел.
Присел за свое место и Ковалев.
Только тогда Лазарев вальяжно направился к своему месту. Медленно отодвинул стул.
— Что-то я не понял, старший сержант Селихов, — начал он негромко, — а что это сейчас такое было?
Он уселся на свое место и почти сразу откинулся на спинку стула. Сложил руки на животе, сплетя пальцы.
— Мне тоже интересно, товарищ старший лейтенант, — не повел я и бровью. — Что это за нарушение устава вы сейчас устроили.
Лазарев вздохнул.
— Тебе, значит, старший сержант, лычки сержантские малы стали? Решил примерить лейтенантские?
— Давайте не будем прикрываться лычками, погонами и прочей чепухой, — сказал я прямо.
Лазарев напрягся. На лице его было властное, спокойное выражение. Сейчас оно сменилось на заинтересованное.
Вакулин нахмурился, но ничего не сказал. А зам по бою Ковалев, видимо, до сих пор решительно не понимал, что происходит.
— Мы оба знаем, на что была направлена эта ваша выходка, — сказал я.