— О каких это нарушениях устава вы говорите, товарищ лейтенант? — сказал Лазарев после недолгого молчания. — Можно ли узнать?
— Коллективные наказания запрещены, — решительно ответил зам по бою Ковалёв, — а то, что вы устроили сегодня во дворе, видится мне именно таким наказанием. И мы с вами оба знаем за что.
Пограничники, не на шутку удивлённые переходом Ковалёва на нашу сторону, затихли. Нарыв, что стоял рядом с ним, украдкой бросал на замбоя короткие взгляды.
А для меня «бунт» Ковалёва не стал неожиданностью. Скорее — дополнительным аргументом в нашу пользу.
Не скажу, что Ковалёв нравился кому-то на Шамабаде. Нет, это был сложный и достаточно закрытый человек, который никогда не переходил какую-то, самому себе выставленную границу в общении. На Шамабаде у него не было друзей. Только коллеги-офицеры и подчинённый личный состав. Он никогда не позволял себе сближаться с сослуживцами.
И это казалось остальным, особенно бойцам, крайне странным. Самого Ковалёва считали на заставе нелюдимым. А ещё до ужаса вредным.
Но кое-чего у него было не отнять — уважения к уставу. Ковалёв всегда чётко следовал правилам. Хотя иногда и понимал эти самые правила своеобразным образом.
Потому я знал — случившееся сегодня между нами и Лазаревым совершенно противоречило внутренним убеждениям зама по бою.
В жизни так иногда бывает, что сам не знаешь, когда получишь внезапного союзника, с которым только вчера у вас не было ничего общего.
— И за что же мне наказывать личный состав, по-вашему? — спросил Лазарев.
Ковалёв нахмурился.
— Я бы на вашем месте не стал бы обсуждать подобное в присутствии солдат, — покачал головой Ковалёв, после того как недолго подумал над ответом.
— Нет, мне очень интересно, что вы думаете, товарищ лейтенант, — настоял Лазарев, — давайте, скажите мне это в лицо.
— Я бы на вашем месте, товарищ старший лейтенант, не стал бы усугублять ситуацию, — вклинился я. — Иначе вы рискуете растерять остатки вашего офицерского авторитета.
— А ты, Селихов, рискуешь уехать на гауптвахту, — зло сказал Ковалёв, глянув на меня исподлобья.
Пограничники всей гурьбой принялись возмущаться. Сначала они зарокотали, но когда Лазарев сказал: «Тихо! Тихо всем! Отставить разговоры!» — рокот перешёл в возмущённые возгласы.
— Ну давайте, отправьте, — выступив вперёд и стараясь перекричать голоса парней, сказал я. — Посмотрим, как вы будете объясняться перед начальством после такого.
— Может, — помрачнел Лазарев, — напомнить, что было, когда ты, Селихов, привёл меня сюда, на Шамабад, в наручниках?
— Я жду, — невозмутимо сказал я, — прикажите арестовать меня прямо сейчас.
Лазарев поджал губы. Внешне он казался совершенно спокойным, разве что во взгляде его поблёскивала раздражительность вперемешку со злостью. И тем не менее по лицу его, по тому, как нервно он крутил большими пальцами сплетённых рук мельницу, я понимал, что он раздумывает. Решает, как ему поступить.
— Это будет произвол, — снова выступил вперёд Ковалёв, — если вы отправите старшего сержанта Селихова на гауптвахту — знайте, завтра же я подам рапорт о переводе на другое место службы. Я не стану служить там, где не уважают совсем никаких правил!
«Вот как. А Ковалёв-то оказался смелым парнем, — подумал я, — принципиальным. Кажется, я начинаю его уважать».
Ковалёв при этом глянул на меня. Решительный взгляд его тут же стал несколько растерянным. Он не выдержал смотреть мне в глаза и торопливо отвел их. Несколько замешкавшись, сказал:
— Ничего личного, Селихов. Меня волнует только надлежащее исполнение правил.
Ничего не сказав ему в ответ, я только хмыкнул. Зато обратился к Лазареву:
— Не многовато ли происшествий для одного дня, а, товарищ старший лейтенант? И меня на губу, и рапорт от товарища замбоя. У начальства будут вопросы.
Ни единая мышца не дрогнула на лице Лазарева. Только лишь большие пальцы продолжали торопливо мелькать в сплетённых у него на животе руках.
А потом он внезапно вдохнул.
— Ладно. Кажется, я погорячился.
Такая его реакция, откровенно говоря, меня удивила. Я ожидал, что он, как настоящий баран, станет упираться до конца. Станет психовать, закатит истерику, но точно не включит заднюю.
Даже пограничники принялись переглядываться в полнейшем недоумении.
— П-правда? — округлил глаза Ковалёв.
— Правда, — Лазарев медленно встал. — Товарищи пограничники, а также вы, товарищ лейтенант. Выражаю вам свои извинения. Признаю — погорячился. Первый опыт у меня в должности начальника заставы. Раньше только зампалитом служил. Так что вы понимаете, все допускают ошибки. Ну и я допустил. Потому впредь заверяю — такого больше не повторится.