Я выступил вперёд, оторвался от пограничников и бегом направился к танку. Стал махать Фролову.
Тот, заметив меня, глянул вниз, в люк, что-то проговорил.
Грохочущий и рокочущий, как железный монстр, танк замер на месте.
— Здорово! — крикнул я, помахав ему рукой, — куда путь держите⁈
— Здорово, Сашка! — перекрикивая шум танкового двигателя, заорал Фролов. Потом, видимо, не расслышав меня, добавил: — Чего?
— Едешь куда, говорю!
— А! Так всё! К заставе! Командир взвода приказал! Сказал танки стягивать к Шамабаду! Послезавтра все! Уходим! Снимают усиление-то!
Глава 7
— Ну вот, теперь еще и танкисты с заставы сматываются, — пробубнил Вася Уткин тихо, — сидели тут полгода, и вдруг внезапно все.
Я не ответил ему сразу.
Мы шли по темному коридору заставы. Завернув, стали спускаться по лестнице вниз, в подвал, где располагалась сушилка.
Тем же вечером, после боевого расчета, мы с Уткиным направились на «сходку», куда приглашал нас Матузный.
Признаюсь, мне было интересно. Интересно, кто же именно из пограничников решил устроить это тайное собрание.
Я подозревал, что Лазарев намеренно разрешил пограничникам собраться в укромном месте и строить определенные планы. Не нужно семи пядей во лбу, чтобы разыскать и разогнать бойцов, устроивших в сушилке свою «партизанскую» штаб-квартиру.
Если бы подобное случилось при Таране, уже через пять минут он, в компании Черепанова, пендалями выгонял бы погранцов вон из подвала. А потом устроил бы нам какой-нибудь марш-бросок в «условиях химической опасности».
Да только Лазарев ничего подобного не делал. Даже не предпринимал. И чуйка подсказывала мне — это было нарочно.
С утра, за день службы, я много думал обо всей этой ситуации. Сопоставлял все, что узнал.
И что же мы имели?
Два непонятных офицера без документов. Как потом говорил Таран, они «поторопились» осмотреть участок и поперлись на границу без разрешений начальника. Да еще они, эти офицеры, под определенным покровительством начальства отряда, раз уж их приказано было отпустить.
Далее — постановка обоих на важные должности на заставе. Затем — провокация нового начальника, повлекшая за собой, по сути, раскол между личным составом и офицерами. А теперь еще и ослабление заставы посредством отзыва усиления.
В эту же «кашу» приплетаем еще и «странных сержантов», держащихся особняком. Да и, если вспомнить, у них с офицерами нормальные отношения.
Собрав все это в кучу, приправив намеками самого Тарана, я решил — Шамабад стал центром какой-то странной деятельности. Деятельности намеренной и, на первый взгляд, совершенно вредной.
«Все, что не делается, все во благо» — этот смысл слов Тарана не покидал моей головы. Всегда держал я в уме те его слова.
А еще тот странный набор терминов, что он мне выдал: ловушка, Шамабад, компас, камень, призрак, пересмешник.
Тут мне все было очевидно — то что происходит, как-то связано с Призраками Пянджа и пересмешником. Вот только методы… Методы вызывали вопросы.
— А ты что по этому поводу думаешь, а, Саша? — спросил меня Уткин, когда мы подошли к дверям сушилки.
Его низковатый басок вырвал меня из размышлений. Я обернулся.
— А что тут думать? Сейчас и посмотрим.
С этими словами я постучал в дверь сушилки.
Некоторое время ответа никакого не следовало. Потом суровый низкий голос, принадлежавший, по всей видимости, одному из наших радистов Максу Мухину, спросил:
— Кто?
— Ясень три, — ответил я нехитрым отзывом.
Потом за дверью снова повисла тишина. Щелкнула щеколда. Дверь приоткрылась, и в проеме и правда появилось суровое лицо Мухина.
— А, Сашка? А мы вас ждали. Кто там с тобой? Уткин. Так. Понятно. Ну проходите.
Мухин распахнул дверь. Уставился на лестницу, чтобы посмотреть, нет ли за нами «хвоста».
Ну точно, шпионский триллер какой-то, не иначе…
Когда мы вошли, в сушилку уже набилось не меньше пятнадцати человек. Все они были молчаливыми и сосредоточенными. Почти все курили, и от этого под потолком сушилки висело дымное марево. Тяга вытяжки уже не справлялась.
Впрочем, когда парни увидели, что мы «свои», то стали потихоньку возобновлять свой спор. В сушилке поднялся галдеж.
— Никого больше не будет? — спросил тем временем Мухин.
— Да не. Я больше никому и не говорил, — отозвался Матузный, сидевший в уголке.
Парни расселись по низким лавкам у стен и будто бы разделились на три лагеря. В первом оказались Матузный, младший сержант Гамгадзе, тоже радист, ефрейтор Умурзаков, ну и сержант Мухин тоже к ним подсел. Эта пятерка расселась справа.