— Хватит? — Возмутился «старший лейтенант». — Да он же…
— Товарищ разведчик, — подошёл я к нему и склонился, словно взрослый над подростком, — признайтесь честно, вы хотите краха операции?
— Что? Селихов, ты ополоумел? — Удивился тот. — Операция уже сорвана!
— Вы хотите краха операции? — Снова спросил я, но уже строже. — Отвечайте? Хотите, чтобы Тарик Хан ушёл?
Лазарев молчал. Только и делал, что смотрел на меня исподлобья.
— Емеля, — позвал его Вакулин, он же Матросов.
ГРУшник вздрогнул.
— Прекрати отпускать колкости. Ты этим делу не поможешь, — сказал Вакулин.
Лазарев насупился пуще прежнего.
— Вижу, что не хотите, — я выпрямился. — Вы оба не хотите.
ГРУшники молчали.
— Операция ещё не сорвана, — сказал я холодно.
А потом, не проронив больше ни слова, направился к Ковалёву. Лейтенант всё ещё строчил свой рапорт.
— И как это нам поможет, товарищ лейтенант? — Кивнул я ему.
Тот снова поднял на меня свой дурной взгляд, но ничего не сказал.
— Никак. А между тем ещё есть время действовать.
— Уже нет никакого смысла, как ты не поймёшь? — Сказал он, не отрываясь от листка. — Мы соверли ошибку. Единственное, что мы сейчас можем, — пойти с повинной. Это хоть немного обелит нас. Обелит нашу честь.
— Нашу или вашу? — Сказал я.
Ковалёв застыл. Карандаш, быстро плясавший у него в пальцах, остановился.
— Долг советского солдата, — громко сказал я и осмотрел всех, кто тут присутствует, — защищать свою Родину! Честь советского солдата — приложить к этому все душевные и физические силы. А если потребуется — отдать жизнь!
В канцелярии повисла тишина. Все, кто был тут, уставились на одного меня.
— Так ведь, братцы? Мы, пограничники, здесь, на афганской границе, только этим и занимаемся. Для нас это — рутина. Так?
— Так, — сказал вдруг Черепанов, туша очередную сигарету в банке-пепельнице, что стояла на подоконнике.
Когда он заметил, что на него смотрят, окинул всех своим взглядом. Повторил:
— Именно так.
— Так, — присоединился Нарыв.
— Так и есть, — согласился Малюга и даже немного глуповато улыбнулся. — Рутина. Самая настоящая.
— Мы для того тут и стоим, — набычился Уткин, шагнув вперёд, — чтобы, если надо, первыми врага встретить.
— Встретить и остановить. Да, — спокойный, словно порыв ветра, прошелестел голос Алима Канджиева.
Я глянул на Ковалёва.
— А в том, что вы голову кладёте на заклание только чтобы оправдать себя, в этом есть честь?
Ковалёв в растерянности показал мне зубы. Стиснул их так, что скрипнуло. Потом дурными глазами принялся зыркать на всех, кто тут был.
— Я воевал! — Крикнул он вдруг, дёрнув на себе китель. — Я ранен был!
Он глубоко задышал, тараща на меня глаза.
— Какое право ты…
— Так сохраните свою честь, — сказал я тише и спокойнее. — Делом сохраните. Ничего не потеряно. Всё как всегда — там враг, а мы здесь стоим. И враг готовит вторжение. А мы…
Я снова обратился к остальным:
— … а мы его остановим. Остановим так, как всегда останавливали.
Все молчали. Но кое-что изменилось. В глазах пограничников не было больше растерянности и страха. Они горели решимостью.
И только на лицах офицеров-ГРУшников застыли маски удивления.
— Вы с нами, товарищ лейтенант? — Спросил я у Ковалёва.
Несколько мгновений он безотзывно смотрел на меня. А потом опустил взгляд в свою бумажку. Сглотнул. И принялся её комкать.
Глава 12
Я глянул на часы.
Холодало. Близилось утро. Еще десять минут — и мне нужно выходить в мой собственный наряд. Время поджимало.
Тем не менее, я невозмутимо глянул на Ковалева.
— Спасибо, товарищ лейтенант, — сказал я. — Это был верный выбор.
— Когда все это кончится, — сказал Ковалев, — все, кто участвовал в этом дебоше, пожалеют.
— Возможно, — кивнул я. — Но задание мы выполним.
Несколько мгновений я оценивающе смотрел на Ковалева. Думал, сможет ли он выполнить свои обязанности в таком состоянии. А выбора, в сущности, не было. Должен смочь. Если нет — это усложнит дело.
Война научила меня многому. В том числе и тому, что безвыходных ситуаций не бывает. Даже когда знаешь, что расстанешься с жизнью, все равно можно выполнить боевую задачу. Или, по крайней мере, унести с собой побольше врагов на тот свет. Что ж… Такой расклад тоже определенный выход.
И пусть наша ситуация была сложной, но совершенно не безвыходной.
— Пойдемте, товарищ лейтенант, — сказал я. — Вы мне нужны. Вы нужны Шамабаду.
Ковалев, опустивший глаза, вдруг поднял на меня взгляд. И взгляд этот был наполнен растерянностью. Непониманием.