Таран тяжело вздохнул.
— Я хорошо знаю личный состав заставы. Не сказать, что хорошо, но все же неплохо знаю тебя. Ты человек, знающий простую истину, которая для нас, военных людей, очевидна — важнее человеческой жизни может быть только одно — две человеческие жизни.
Таран глубоко вздохнул.
— Знай ты то, что знаю я, ты бы понял, почему я поступил так, как поступил. Почему мне пришлось отпустить этих лейтенантов.
— По-твоему, личный состав Шамабада должен рискнуть жизнями, чтобы сотни тысяч остались в безопасности.
— Остались живы, — кивнул Таран. — Ведь для этого пограничные войска и предназначены, ведь так? Мы стоим у рубежей Родины, чтобы за нашими плечами обычные советские люди могли жить спокойно. В этом отношении ничего не меняется.
— Ты говоришь очевидные вещи, Толя, — сказал я, — а я спросил тебя совершенно о другом.
— Понимаю, — Таран покивал. — Но больше сказать не могу. Хотя…
Он задумался. Думал долго. Глаза его остекленели. Взгляд будто бы провалился внутрь себя. Внутрь разума начальника заставы.
Я не мешал ему. Только терпеливо ждал, когда же Таран, наконец, скажет свое слово.
— Я не могу тебе сказать все прямо, — покачал головой Таран, — но ты парень умный. Умнее многих. И если приложишь достаточно усилий — сможешь догадаться сам, в чем тут дело…
Он осекся. Поджал губы, пристально глядя мне прямо в глаза.
— Но кое-какую подсказку я могу тебе дать. Могу сказать две вещи: первая — все, что будет на Шамабаде после прихода Лазарева — все это во благо. Даже несмотря на то, как это выглядит со стороны. Несмотря на то, как к этому будешь относиться ты и остальные парни с Шамабада.
Я нахмурился. Но вновь ничего не ответил.
— И второе… — сказал Таран и замолчал, как бы подбирая слова. Подумав так несколько мгновений, он, наконец, продолжил.
И то, что он сказал мне, показалось бы человеку, совершенно непричастному, каким-то бредом. А может быть, шифром.
— Засада, — начал он, — ловушка, Шамабад…
Взгляд его стал жестче и холоднее. Напряженнее. Он стал таким, будто начальник заставы не перечислял мне странные, на первый взгляд никак не связанные друг с другом по смыслу слова, а шел босыми ногами по стеклу. Будто каждую секунду он рисковал упасть и погибнуть.
— … компас, камень… — Толя насупил брови, — … призраки, пересмешник.
Я не нарушил молчания. Не отвел от глаз Тарана своего взгляда. Я просто сидел и быстро соображал. Переваривал информацию, что только что смог дать мне Таран.
— Это все, Саша, — наконец сказал он, — но даже о том, что я тебе сейчас сказал, ты должен молчать. От этого зависит моя жизнь.
— Я буду молчать, — повременив, ответил я. — А еще докопаюсь сам. И никто не узнает, что ты дал наводку. Спасибо.
Таран ничего не ответил, но кивнул. Потом снова, в неведомо какой раз вздохнул.
— Я понимаю… — продолжил Таран, — что подобное слышать от меня странно, но скажу вот что, мои последние слова тебе сегодня: я всегда радел за то, чтобы наши парни стояли друг за друга. Чтобы офицеры стояли за солдат, а солдаты за офицеров. И пусть не всегда так получалось, но… я так обучен. Так воспитан в училище. И для меня это — суть всей службы.
— Но? — тихо, но решительно спросил я.
Таран сглотнул. А потом продолжил:
— Но сейчас дело другое. Сейчас ты всегда должен держать в голове, что, чтобы ни решил Лазарев — он прав. Так надо. Надо, потому что две жизни важнее одной. Надо, даже если это может показаться несправедливым к тебе или к парням. Надо, даже если это кого-то заденет. Выбьет из колеи. И…
Он замолчал, собираясь с силами.
— И?
— Я понимаю, что многого прошу, но хочу, чтобы ты пообещал, что так и будет, Саша.
Я вздохнул. А потом встал.
Казалось, скрежет, с которым отъехал мой стул, когда я поднялся, чуть было не заставил Тарана вздрогнуть. И тем не менее он не вздрогнул. Выдержал.
— Я всегда считал и считаю, — начал я, — что мои принципы загонят меня в могилу. Рано или поздно…
«Однажды так уже случилось, — подумалось мне, — в тот самый день, когда я попал сюда, в восьмидесятые».
— Но иначе я не могу. Не могу изменять себе. И если мне придется защищать моих бойцов от кого бы то ни было, я стану защищать. Две жизни действительно важнее одной, Толя. Но это не значит, что та жизнь, которой придется пожертвовать, чтобы спасти других, — не имеет значения. И уж точно значение имеет ее честь.
Таран стиснул зубы. Я понял это, потому что заметил, как заиграли желваки на его лице.
— Мне кажется, ты меня не понял, Саша…
— Я тебя прекрасно понял, — возразил я. — И благодарен за то, что ты дал мне наводки. Но теперь только я сам буду решать, что делать с этой информацией.