Пока я говорил Тарану эти слова, начальник заставы не отрывал от меня своего взгляда. Он смотрел пристально, сочувственно, словно брат. В глазах его читалось бессилие, понимание того, что меня не остановить, что бы он ни сказал. Но в них не было никаких сомнений. И для меня именно это стало главным.
— Ну что ж, — сказал Таран немного погодя. — Я знал, что ты можешь так сказать.
— Хорошо. Значит, ты и правда меня немного знаешь.
Начальник заставы кивнул.
— Если ты правда поймешь, что тут происходит, то изменишь свое мнение, Саша.
— Посмотрим, — сказал я беззлобно. — Ладно, бывай, товарищ старший лейтенант.
— Бывай, Саша.
Я надел фуражку, которую все это время держал на коленях, а потом пошел к выходу из канцелярии.
— Саша, — остановил меня Таран.
Я обернулся.
— Совсем забыл сказать тебе еще кое-что. Кое-что важное.
— Слушаю.
Таран подался вперед. Лицо его, которое казалось мне уставшим, стало снова сосредоточенным и строгим, как на службе.
— Начальник отряда просил меня кое-что передать тебе. Тебе и твоим парням.
Таран замолчал, ожидая от меня какого-то слова. Какого-то ответа. Его не было. Тогда он продолжил:
— Давыдов объявил вам благодарность. Я к ней присоединяюсь.
— Благодарность?
— Так точно, — кивнул начальник заставы. Потом едва заметно улыбнулся. — За бдительность и отлично проведенное задержание. Не каждый наряд решится взять офицеров. Если даже они без документов.
Я тоже улыбнулся.
— Горжусь вами, — сказал Таран. — Лазарев, правда, настаивал на том, чтобы вас наказали, но Давыдов не стал этого делать. Отверг все его обвинения.
— Справедливо, — кивнул я.
— Я тоже так думаю. Ну теперь все. Теперь можешь идти.
Я ничего не ответил начальнику заставы. Кивнув, вышел вон из кабинета.
В сушилке, как ни странно, было сухо. А еще прохладно. Летом ее редко протапливали. Затхлый, плохо двигающийся воздух неприятно щекотал нос. Застарелые запахи сохшей здесь когда-то кожи, ХБ, мокрой шерсти и сукна смешались в один общий тяжелый дух.
Уличного освещения, то есть окон, тут не было. Только тускловатые лампочки освещали это небольшое помещение. Бельевые веревки и полки для сушки сапог отбрасывали под этим светом причудливые тени на бетонный пол.
— Черт знает что на Тарана нашло после вот этой новости, что он уходит, — сказал Матузный как-то обиженно, — мы, значит, это офицерье борзое ловили, вязали, а он их — того! Отпускать!
— А как ему было иначе? — низким баском спросил Уткин, — как ему еще поступать, раз уж Лазарева этого поставят теперь вместо Тарана?
Первое стрелковое отделение, как я и просил, в полном составе собралось сегодня в сушилке. Редкой удачей было, что никто не был в нарядах. Некоторым в скором времени, кому-то в очень скором, предстояло идти на границу. Другие буквально недавно вернулись.
В стрелковом отделении было одиннадцать человек, включая Мартынова. После ухода демобилизованных и моего перевода в это отделение нас осталось шестеро.
Кто-то уехал домой, кого-то перебросили во второе.
Вышло так, что отделение оказалось «молодое». Настоящим «стариком», даже сверхсрочником был здесь только Алим Канджиев.
Еще в нем состояли Уткин, Матузный, Солодов, Малюга и, конечно, я. Вот и все отделение. Тем не менее мы ждали пополнения. Ждали того, что завтра на заставу прибудут новые люди. Новые бойцы окажутся приписаны к нашему первому стрелковому.
Когда я зашел в сушилку, все были уже в сборе и даже не закончили своих обсуждений касательно произошедшего.
— Да ладно с ними, с этими офицерами, — сказал Солодов хмуро, — вас че, не волнует совсем, что Таран уходит, а этого Лазаренко… Или как там его?..
— Лазарева, — напомнил Алим, поправлявший перевязь загипсованной руки на шее.
— Да все равно, как там его! — возмутился Солодов, — вам все равно, что эдакая змеюка теперь будет у нас тут командовать?
— Угу… У него рожа кирпича просит… — промычал Уткин.
— А что сделаешь? — вздохнул Алим. — Начальство так сказало, значит так надо.
— Душманы изжить нас не смогли, так этот старлейчик точно изживет, — прогундосил Матузный, сидя на деревянной лавке у стены.
— Что-то вы тут совсем нюни распустили, — улыбнулся я.
— Да какие нюни? — Матузный сухо сплюнул. — Возмущает меня, что Таран нас так запросто кидает на этого Лазарева!
— Ты к Тарану не лезь, — нахмурился Малюга. — Таран тут причем? Ему сказали — перевод. Значит перевод. Приказ такой! Он же не сам перевестись решил! Если б мог, он бы с нами до последнего!