Легкие сдавило от недостатка воздуха.
Перед глазами все потемнело, верх, казалось, перемешался с низом. К бесконечному гулу Пянджа, что был теперь не внизу, как раньше, а вокруг, примешался скрежет речных камней, влекомых по дну волей реки.
Эта воля сейчас увлекала за собой и меня. Первые несколько мгновений она крутила меня, словно марионетку. Но потом кое-что произошло.
Сквозь толщу воды я услышал хлопок. Гулкий, приглушенный, звучавший где-то сверху.
«Сверху» — промелькнуло у меня в голове.
Не разжимая зажмуренных глаз, я быстро сориентировался, на ощупь попытался взмахнуть руками, по звуку определив, где же верх.
Но дно я нашел быстрее. И последнее, что я успел почувствовать — сильный удар по голове, выбивший из меня все сознание.
— Саша? — спросила Наташа, положив голову мне на грудь. — Проснись, Саша.
Теплое солнце грело мне лицо. Его ласковые лучи нежно касались кожи, словно женские прикосновения.
«Теплое. Утреннее, — подумал я, — на Кубани у нас хорошо. Жара набирает обороты только к обеду, а сейчас — милое дело».
А потом разлепил глаза.
— Ты заснул? — спросила Наташа, — притомился?
— Нет, — улыбнулся я.
Наташа пошевелилась. Она подняла голову. Потом приподнялась на локте. Заглянула мне в глаза. Ее красивые русые волосы на солнце казались золотыми. Такими же золотыми, как пшеничное поле, что раскинулось впереди.
«Какая же она красивая, — подумал я, заглядывая в ее глубокие, голубые глаза, — самая красивая».
Над головой стояло ровное голубое небо. Лесополоса, защищающая поле от суровых южных ветров, раскинулась над нами. А дальше — поле. Большое, бескрайнее поле пшеницы.
«Конец июня, — промелькнуло в голове. — зреет».
— Можно я тебя кое-о чем спрошу, Саша? — проговорила Наташа бархатным, спокойным голосом.
— Можно, — с улыбкой ответил я.
Внезапно лицо девушки ожесточилось. Стало суровым. Взгляд сделался волчьим.
Небо, казалось, тут же затянуло тучами. А может быть, они там уже были?
Поднялся ветер, океан пшеницы ожил, поддаваясь его порывам.
— Почему ты ушел? — спросила девушка хрипловато.
— Наташа? — нахмурился я.
— Почему ты оставил меня одну?
Внезапно ее молодое, юное лицо изменилось. Возраст проступил на нем. Она превратилась в ту самую Наташу. В мою жену. Ровно в такую, какой я ее помнил в конце жизни.
— Почему ты ушел туда, в прошлое? Почему оставил меня одну?
Я ей не ответил.
— Потому что был должен? — спросила она.
Я молчал и тут.
Наташа тяжело вздохнула. А потом потянулась к моему лбу. Прикоснулась. Прикосновение это было холодным и влажным. А еще жгло так, будто трогали свежую рану.
— Я никогда не уходил, — ответил я наконец. — И ты это знаешь.
Наташа улыбнулась.
— Знаю. Но не чувствую.
Я стиснул зубы. Почувствовал, как на лице играют желваки.
Наташа вдруг тихо, по-доброму рассмеялась.
— Проснись, — сказала она теплым, добрым голосом.
А потом снова коснулась моего лба.
Я распахнул глаза. Вздрогнул и подорвался. Сел.
Стеганый курпай, которым я оказался укрыт, сполз, обнажив меня по пояс.
А потом увидел их — глаза, большие, темные, карие.
Девушка, сидевшая рядом, не вздрогнула от моего быстрого движения. Не отпрянула. Она только немного отстранила руку с влажным полотенцем. С любопытством уставилась на меня.
— Не бойся, — на очень чистом русском проговорила девушка.
Голос ее тут же отразился в голове болью. Казалось, ощущения мало-помалу возвращались, и к сожалению, первым из них стала головная боль. А потом и боль во всем теле. Казалось, на мне не было живого места. Одни только ушибы.
Но я не скривился. Только немного поморщился, одновременно осматриваясь.
Глинобитные, побеленные стены. Кое-где побелка осыпалась, но стены все равно казались уютными и аккуратными. В деревянном потолке единственное распахнутое настежь окно. Из него льется спокойный солнечный свет. У дальней стены — занавешенный выход. У противоположной от меня стены — ниша с кувшинами для воды.
Утрамбованные земляные полы застелены старыми, но чистыми, а еще очень пестрыми паласами. Тут и там разбросаны подушки.
У одной из стен — старый сундук. Над ним еще более старое ружье, висящее на гвоздике. Посреди комнаты низкий столик для еды. В углу — полка с кораном.
Пахло печным дымом и какими-то специями. К этим запахам примешивался еще один — кисловатый дух овечьих шкур.
На улице послышались мужские голоса. Где-то кричал ишак.
И хотя жилище было довольно бедным, все же здесь старались сохранять уют.