Призраки были сильными противниками. Так просто, с наскока их не взять. И все это понимали.
Пусть парни и Малюга, и Уткин, всего лишь срочники, но они парни не промах. Граница за их не очень долгую службу научила их многому. И просто так они не сдадутся.
Вот только от этого командирского беспокойства за своих бойцов избавиться я уже, наверное, не смогу. Слишком глубоко въелось. Да и следует ли избавляться? Трезво мыслить это мне никогда не мешало. Зато подсказывало, что даже здесь, в горниле войны, я все еще остаюсь человеком. Это всегда было отдушиной.
«Сдюжат, — подумал я. — Должны сдюжить».
— Одежда? — Мариам заулыбалась и с какой-то заботливой гордостью проговорила: — Про одежду ты не бойся. Я ее выстирала. На улице сушится. Если хочешь, могу дать тебе отцовские вещи. Но…
Она слегка подалась ко мне и очень обеспокоенно заглянула в глаза.
— … Но ты думаешь, что ты уже сможешь встать? Сможешь ходить? У тебя голова, наверное, еще болит. Может, пока полежишь?
— Мариам, — я очень по-доброму улыбнулся. — Спасибо тебе за беспокойство и заботу. Но, пожалуйста, принеси мне во что одеться. Я буду тебе за это благодарен.
Девушка вдруг снова зарумянилась и не выдержала. Спрятала от меня глаза.
— К-конечно. Подожди.
Она аккуратно встала.
Судя по фигуре и росту, Мариам выросла не в нищете. Видимо, в детстве питалась она достаточно хорошо, чтобы вымахать такой рослой и красивой девушкой. Образ ее серьезно контрастировал с местными женщинами, которых мне приходилось видеть.
В большинстве своем они были низкорослыми и худощавыми. Выросшими в основном на растительной пище. О Мариам такого сказать было нельзя. Все же девушка походила на городскую. Походила и аккуратной внешностью, и ростом, и сложением.
Тогда я подумал, что у Афганистана был шанс.
СССР пришел сюда и принес с собой школы, заводы, дороги, гидроэлектростанции. Принес с собой другие, более гуманистические нравы, так сильно контрастировавшие с закостенелостью некоторых местных народов.
Если бы дело пошло в том же направлении, вероятно, подобных Мариам девушек здесь было бы гораздо больше. Но и сама Мариам не сидела бы здесь, в этом пастушьем кишлаке. Возможно, стала бы она учителем, врачом, а может быть, и инженером.
Да только подобный расклад не устраивал наших англосаксонских «соседей по планете». И мы получили то, что получили. Получили вот таких, как Мариам, людей без будущего.
Прежде чем подойти к сундуку, она вдруг обернулась. Лицо ее стало озабоченным.
— Если ты переживаешь, что с твоим другом что-то не так, то не переживай. Он хоть и ранен, ушибся, как ты, но жив. Ему ничего не угрожает.
— Я тебе верю, Мариам, — кивнул я. — Просто хочу посмотреть на него.
Девушка торопливо покивала и больше ничего не сказала. Вместо этого она направилась к сундуку. Открыла, принялась в нем копаться. Потом достала какую-то одежду и вернулась.
— Вот. Отцовская рубаха и шаровары, — присела она рядом. — Не знаю, будут ли тебе в пору, но пока твоя одежда не высохнет, ты…
— Спасибо, — я принял одежду. Положил себе на колени.
Потом глянул на Мариам. Девушка несколько мгновений совершенно бесхитростно разглядывала мое лицо. Когда поняла, что я это заметил, робко отвела взгляд.
— Давай я выйду. А ты переоденешься, хорошо? — заговорила она торопливо и очень смущенно.
— Хорошо, — улыбнулся я.
Девушка быстро встала, поправила платье и вышла из комнаты. Исчезла за занавесью, которой закрывали вход.
Хотя голова болела, я все же заставил себя встать. Тут уже не до беспокойства за собственное здоровье. Я должен был узнать точно — Призрак ли тот «друг», о котором говорила Мариам. Узнать и решить, что делать дальше. Разработать план действий. План, что мне делать с этим «другом» и как можно скорее вернуться на советскую сторону. На заставу.
Одежда, и без того мешковатая, оказалась мне велика и одновременно… мала. Все дело в том, что шаровары были короткими, но достаточно широкими. А вот рукава рубахи, напротив, болтались по самые кончики пальцев.
Недолго думая, я просто подвернул их, чтобы не мешались.
Потом аккуратно, борясь с головной болью, болью во всем теле да еще и тошнотой, пошел к выходу из комнаты.
Мариам вернулась почти сразу. Причем была она бронзовая, как статуя, а еще не решалась смотреть мне в глаза.
То ли подсматривала, зараза маленькая, то ли еще что?
Впрочем, меня это особо не смутило.
— Пойдем, — сказала она, стараясь не встречаться со мной взглядом. — Я покажу тебе, где твой друг.
Мы перешли в другую комнату. Насколько я понял — в женскую часть дома.