— Предпочел бы, даже если понимает, что война изменила его навсегда.
Когда я закончил, в доме сново стало тихо. Только из женской комнаты время от времени доносился тяжелый, болезненный кашель Тарика Хана.
Я знал — Хан слушал наш разговор. Слушал и анализировал.
Когда Абдула, было, открыл рот, чтобы что-то сказать, из-за тонкой деревянной двери входа в его жилище, раздался старческий, но громкий и все еще сильный голос:
— Абдул Рашид, писар-и Карим! — Ровным спокойным тоном говорил некто. — Салам Алейкум ва рахмат-уллахи ва баракатуху!
Я тот час же заметил, как все семейство Абдулы занервничало: как засуетилась за столом Мариам. Как забегали глаза у Карима. Как напрягся и поджал губы Абдула.
Я глянул в глаза старику. Абдула, опершись руками о бедра, принялся подниматься с паласа. А потом ответил на мой немой вопрос:
— Старейшина Малик Захир почтил нас своим визитом.
— Он не заходил давно, — растеряно улыбнулась Мариам, поправляя платок так, чтобы он закрыл ей волосы.
Я нахмурился. Подумал:
«Значит, давно не заходил, да? Видимо, сегодня у него появился отличный повод заглянуть к Абдуле. И этим поводом стали мы с Тариком Ханом».
Глава 19
В доме повисла леденящая, я бы даже сказал, гнетущая тишина. Тишина, которая, казалось, никогда не могла бы зародиться здесь, в этом уютном и безопасном месте. Казалось бы безопасном.
Абдула побледнел. Лицо его стало каменным. Глаза — обеспокоенными. Хозяин дома принялся подниматься. С трудом, опираясь на собственное колено, он встал. Затекший после долгого сидения на полу, торопливо и неловко зашагал к двери.
Мальчишка Карим застыл на месте. Деревянная ложка застыла в его руках без всякого движения. Вся напускная взрослость, которую пытался демонстрировать мне мальчик, без остатка испарилась прочь. Карим съежился. Черты его лица смягчились, стали совсем детскими.
Мариам тут же встала. Быстро, но тихо ушла в женскую комнату. Но я видел, как она застыла за занавеской. Прислушалась.
Я насторожился. Молчал, а еще наблюдал за всеми в доме. Наблюдал, оценивал их реакции. Делал выводы. И выводы были тревожными — от старейшины никто не ждал добрых вестей.
Абдула, тем временем, открыл дверь. Вышел на улицу. Стал уважительно и тихо здороваться с пришедшими на пушту.
Я украдкой глянул в дверной проем. Самого старейшины я не видел. Зато видел двух крепких молодцов, стоявших рядом с гостем. Видимо, это родственники уважаемого старейшины. Может, внуки. Может — племянники. И по совместительству, его телохранители. А еще — подкулачники. Если, конечно, нужно.
А потом я увидел и самого старца. Абдула проводил его в свой дом. Крепкие парни же остались ждать снаружи.
— Давай поведем разговор на русском языке, — сказал вдруг Малик Захир с едва уловимым акцентом. — Невежливо будет, если твои гости не поймут нашего разговора. Ведь так?
— Так, уважаемый Малик Захир, — едва заметно поклонился старейшине Абдула.
Старейшина был стариком лет семидесяти. Невысокий, согбенный и сухонький, он носил чистые белые, и казалось бы совсем новые халат с тюрбаном.
У старика было треугольное, морщинистое лицо, длинная седая борода, а еще светловатые глаза. Хоть и выцветшие от старости, они оказались проницательными и очень внимательными. Старик улыбался. Выглядел он крайне доброжелательным и приветливым. Вернее, выглядел бы, если бы не эти его внимательные глаза.
Я заметил, что двое «молодцев» встали по обе стороны двери, словно охрана. Старейшина же принялся осматривать всех в мужской комнате. Его проницательный взгляд оценивающе задержался на мне. Потом старик снова посмотрел на Абдулу.
— Я слышал, у тебя гости, сын мой? — спросил он вежливо. — Раненые советские воины, попавшие в беду.
— Да, уважаемый, — проговорил Абдула тихо. Его голос едва заметно дрожал. — Мы с сыном нашли их на берегу реки, когда искали сбежавших овец.
Я не спешил ничего говорить. Только смотрел на старейшину. К слову, старик это заметил. Взгляд его иногда скакал от меня к Абдуле.
А вот мальчишка Карим не отваживался взглянуть на старика. Он смиренно склонил голову, уставившись на хлебную лепешку и переминая в пальцах ложку.
— Я пришел сюда почти сразу, когда освободился, — сказал Малик. — Направился узнать, как у тебя, твоей семьи и твоих гостей дела.
— Все хорошо, уважаемый Малик Захир, — снова поклонился Абдула. — Моим гостям ничего не угрожает. Я поделился с ними всем, чем мог поделиться. И кровом, и пищей.