Малик Захир улыбнулся.
— Ты хороший человек, Абдула Рашид. Да благословит тебя, твой дом и твою семью Аллах.
Не ответив, Абдула поклонился.
— И все же… — Взгляд старика снова остановился на мне, — кишлак беспокоится о твоих гостях. Все ли у них хорошо? Не нужен ли им врач?
Предложение казалось вежливым и добрым. Вернее, оно показалось бы таковым невнимательному человеку. Я же сразу понял — старейшина пришел показать свою власть. Пришел сказать, что они знают. Они контролируют. Что ничего не ускользнет от их чутких ушей и внимательных глаз. Судя по испарине, выступившей на лбу Абдулы, он тоже понял намек старейшины верно.
— Здравия желаю, уважаемый Малик Захир, — сказал я.
Абдула аж вздрогнул, услышав мой голос. Обернулся. Мальчишка Карим уставился на меня с настоящим изумлением во взгляде.
Старейшина улыбнулся. Едва заметно поклонился.
— Меня зовут Александр Селихов. И я уверяю вас — мы с другом не собираемся надолго обременять кишлак своим присутствием. Как только раны позволят нам крепко держаться на ногах — мы уйдем.
Старейшина снова мне улыбнулся.
— И тебе я желаю здравствовать, молодой шурави, — сказал он вежливо. — Уверяю тебя, ни твое присутствие, ни присутствие твоего товарища, ни капли не обременяют нас. Мы всегда рады приветствовать в нашем кишлаке славных воинов-интернационалистов.
Старик говорил медленно и вкрадчиво. Проговаривал каждое слово так, будто опасался, что их смысл хоть на малую долю может ускользнуть от слушателей.
— Все же, — сказал старик после секундного раздумия, — мы в долгу перед Советской Армией…
Старик глянул на меня, и его тускловатые глаза вдруг блеснули чем-то… Что сложно было определить. То ли это… заинтересованность? То ли простое любопытство? А может быть… корыстный интерес?
Несомненно, старик был мудр. А еще хитер. Хитер настолько, что мастерски скрывал свои эмоции. Играл ими так, что даже мне, достаточно наблюдательному человеку, совсем не просто было определить его настроение.
… Советские воины, — продолжал он, когда этот странный блеск в его глазах, возникший лишь на долю мгновения, сменился открытой добродушностью, — Советские воины помогли нам. Избавили нас от злостной банды душманов, поселившейся в этих местах.
На несколько мгновений мы с Абдулой встретились взглядами. В глазах хозяина дома читалось какое-то странное смятение. А еще страх. Я уже давно понял, что Абдула боится этого старика. Но теперь этот страх настолько сильно проявлялся в глазах мужчины, что скрыть его он уже был не в силах.
— Я благодарен вам за заботу, уважаемый старейшина, — сказал я со спокойной твердостью, — уважаю ваше стремление помочь нам с товарищем. Но все же, этого не требуется.
— Что ж, — старик улыбнулся. — Так тому и быть, молодой шурави. Если такова твоя воля.
Потом старейшина обратился к Абдуле.
— А где же товарищ этого славного юноши?
Абдула побледнел еще сильнее. Сглотнул.
— У нас… У нас небольшое жилище, уважаемый Малик Захир. Ты видишь это сам. Мы живем втроем, и даже так нам бывает тесно долгими вечерами. А теперь у нас двое раненых. Потому… — Он осекся. Нервно засопел. — Потому второго шурави нам пришлось положить в женской комнате.
Старик некоторое время смотрел на Абдулу. Лицо старейшины оставалось бесстрастным. Взгляд — глубоким и проницательным.
— Я понимаю, уважаемый Абдула, — сказал Малик Захир, — что ты долгое время жил в городе. В городе, где добрые нравы и традиции предков быстро истлевают под ношей разгульной городской жизни. И все же… И все же ты должен понимать — времена нынче тревожные, Абдула. Змеи заползают даже в самые чистые дома. Недобрые глаза смотрят. Нужно быть осторожным. Ради безопасности… всех, кто живет в кишлаке.
С этими словами взгляд древнего старика на мгновение скользнул по мне, но потом Малик Захир снова заглянул в глаза Абдуле.
— Ты же знаешь, сын мой, обычаи. Женская половина… священна, — продолжил Малик, — Посторонний мужчина там… это искра в сухой траве. Огонь может спалить весь кишлак.
— Уверяю тебя, уважаемый Малик Захир, — поклонился Абдула. Причем голову он опустил ниже и почтительнее, чем обычно, — я никогда не желал кого-то оскорбить. Никогда не выражал неуважения к традициям. Но… Но вы сами видите, что поступить таким образом меня вынудила необходимость.
Старейшина молчал. Во взгляде его не было никакого укора. Не было даже несмотря на то, какие слова он сейчас говорил перепуганному до смерти Абдуле.
— Могу ли я посмотреть на этого несчастного шурави, что лежит в женской комнате? — спросил Малик Захир с добротой в голосе.