Абдула замолчал и сглотнул. Потом облизал пересохшие губы.
— А потом?
— А потом, — продолжил он, — Бехзад пропал. Его не было три дня, пока пастухи не нашли его тело в одном из ущелий. Он погиб.
Старик снова прервался. Видно было, что ему совсем не просто рассказывать эту историю. Что ему страшно. Я не торопил.
— Бехзад умер не просто так, — заговорил наконец Абдула. — Его пытали перед смертью. А потом застрелили, как собаку. У Бехзада осталась молодая жена по имени Зейнаб и двое малолетних детей.
Абдула опустил взгляд от стены. Глянул, наконец, на меня.
— И Зейнаб очень быстро избавилась от той земли. Продала ее старейшине. Без мужа ей было тяжело справляться и с остальной землей. Потому постепенно Зейнаб избавилась и от остальных участков.
— И все их она продала старейшине Захиру, — догадался я.
Абдула кивнул.
— Да. Но Захир платил мало. Совсем мало. И совсем скоро бедная Зейнаб оказалась на пороге нищеты. Раньше она помогала мужу обрабатывать овечью шерсть, которую он продавал на рынке, в кишлаке, не так далеко отсюда. Но без мужа она перестала этим заниматься. Теперь у нее едва получается прокормить себя и своих детей. А вскорости, когда зерно, которым ей платил Малик, и вовсе кончится, она и ее дети станут голодать.
— Убийство Бехзада — дело рук старейшины? — Тихо спросил я.
Абдула не заговорил, но утвердительно покивал.
— Все знают это, — сказал он, — но все молчат. Знают, что Малик Захир плотно спелся с Ахмадом Шахидом — главарем душманской банды, что гнездилась в горах неподалеку. Люди говорят, овцы, которыми владел Бехзад, достались Ахмаду.
— Ахмаду? — спросил я. — Это его банду разгромила Советская Армия?
— Да, — кивнул Абдула. — Колонна проходила по дороге, что пролегает над кишлаком. Бандиты Шахида напали, но получили отпор. Советские солдаты уничтожили всех.
Старый пастух поджал губы. От этого ноздри его широкого носа раздулись еще сильнее. Он немного нервно засопел.
— Но поговаривают, что сам Ахмад Шахид остался жив. И новая банда появилась в этих местах. Пусть они сидят теперь дальше от нашего кишлака, а численность их меньше… Но люди поговаривают, что их по-прежнему возглавляет Шахид. А Малик Захир, — Абдула бросил на меня беспокойный взгляд, — А Малик Захир до сих пор сношается с ним.
Я снова глянул на Тарика Хана. Предводитель призраков пошевелился, заворочался. Перевернулся на спину. Но глаз не открыл. Я понимал — он не спит. Он слушает. Внимательно слушает. А еще — мотает на ус все, что, по его мнению, может быть полезным хитрому Призраку.
— Почему, по-твоему, мы стали интересны старейшине? — спросил я. — Из-за ненависти к советам?
— Нет, — покачал головой Абдула, — Малик Захир всегда был притворно вежлив и доброжелателен к советским воинам.
— А что тогда? — кивнул я Абдуле вопросительно.
Абдула ответил не сразу. Несколько мгновений он как-то странно помялся. Но потом все же сказал:
— Знаешь, чем занимался Ахмад Шахид? — спросил он. — Знаешь, чем он больше всего любил промышлять?
Я промолчал, только вопросительно взглянул на Абдулу.
— Он любил похищать людей и требовать за них выкуп. Он не гнушался никем, ни пастухом, ни зажиточным хлеборобом. Но больше всего… — Глаза Абдулы блеснули тайным беспокойством, которое старик так неумело пытался от меня скрыть: — Но больше всего Ахмад любил похищать советских солдат, Саша. Любил, потому что СССР хорошо платит за своих. Особенно за офицеров.
Когда Абдула закончил, в женской комнате снова повисла тишина. Все, кто был тут, молчали. Даже Мариам в соседней комнате, гудевшая вначале посудой, притихла. Она или вышла, или слушала наши с Абдулой разговоры.
Тогда я подался к старику. Тихим, едва уловимым шепотом, таким, который бы не смог прорезать тишину женской, заговорил:
— Мы уйдем завтра, Абдула. Уйдем днем. И сделаем это так, чтобы все в кишлаке видели, что мы покинули твой дом. По собственной воле.
Старик свел брови домиком. Потом обернулся на спящего на первый взгляд Тарика Хана. Затем снова посмотрел на меня.
Во взгляде его стоял немой вопрос:
«А как же он? Как же твой товарищ? Ведь он еще совсем не может ходить сам!»
— А это, — ответил я на этот безсловный вопрос, — это уже моя забота, Абдула.
Всю ночь я не смыкал глаз. Я слушал, наблюдал. Оставался бдительным.
Уж чему и учат в равной степени и Война, и Граница, так это бороться со сном. Оставаться начеку, не смыкая глаз.
Пусть я понимал, что завтра для запланированного мне понадобятся силы, но нельзя было допустить, чтобы Хан решился на какую-нибудь глупость этой ночью.