Сразу после приезда Таран повел новеньких бойцов в столовую, чтобы первый раз покормить их здесь, на заставе.
Шашлыка Гия им сегодня не предоставил, ведь барашка-то не было. Зато была тушеная свинина, домашняя тушенка из той же свинины, только что извлеченная из печи, душистый, еще не остывший хлеб, лепешки, а еще молодая картошка. Много картошки.
Гия сварил ее, сдобрил сливочным маслом, которое специально по такому случаю достал неведомо где, а еще насыпал в тазики, где вся эта вкуснятина лежала, много-много заставской петрушки.
Надо ли говорить, что бойцы, несмотря на нехитрую, но обильную пищу, уплетали все как надо.
И хотя до обеда было еще далеко, Таран позвал всех наших, кто был вне наряда, и отправил отобедать вместе с вновь прибывшими.
В столовой расселись за столики. Сержанты сразу заняли отдельный. Впятером уселись за него и принялись тихо, по-деловому обедать. При этом они особо ни с кем не разговаривали.
Остальные бойцы тоже пока еще старались держаться особняком, и все же некоторым пришлось занять место рядом с нами, с парнями, кто в их глазах уже были настоящими старожилами заставы.
Петренко сидел рядом с Солодовым, за нашим столом, напротив меня с Матузным. Еще из новеньких за нашим столом оказался неприметный парень по имени Виталик Громов.
Тем не менее фамилия этого Громова ну никак уж не отражала его самого.
Это был худощавый, сутуловатый, но жилистый парень с короткими темными волосами и немного угрюмым взглядом. Он почти ни с кем, кроме Петренко, не разговаривал и поглядывал на остальных с опаской.
За соседним сидели Нарыв с Алимом, болтали о чем-то еще с тремя новенькими бойцами.
— А слыхали такой анекдот? — сказал один из новеньких, жилистый паренек с веселым лицом и забавно вздернутой кверху короткой светлой челкой. — Приходит как-то офицер особого отдела к венерологу…
— Да тихо ты, — прыснул Нарыв, — офицеров постесняйся, весельчак.
— А мне интересно, — с таким лицом, будто ему было совершенно неинтересно, сказал широкогрудый новичок, явно спортсмен, с крупным отъевшим лицом.
— Ну вот пускай Бондаренко, — Нарыв кивнул на «весельчака», — тебе потом и расскажет. А у нас тут все прилично.
— Угу, — согласился Алим, — товарищ старший лейтенант нецензурщины за столом не любит.
Здоровяк хмыкнул, но ничего не сказал. Только выбрал большой кусок свинины и стал вгрызаться в него зубами, словно бойцовый пес.
Я выбрал кусок мяса пожирнее, взял хлеб и принялся есть. При этом краем глаза я постоянно замечал, как молодой Петренко украдкой поглядывает на меня. Поглядывает так, будто хочет что-то спросить или сказать. Но он не спрашивал. Стеснялся.
— Чего ты, боец? — спросил я первым.
Петренко растерялся. Зрачки его забегали в каком-то замешательстве.
— Слушай, — вдруг сказал мне Петренко, — а это не ты, Селихов?
— Он, — улыбнулся Матузный, — он и есть. А ты что, про него слыхал?
— А как же! — Петренко тут же повеселел. — Слыхал!
Необстрелянный паренек повернулся ко мне и продолжил:
— Нам на учпункте мужики про тебя рассказывали! Вроде как ты тут, в первый день, душмана тяпкой зарубал.
— Да иди ты, — усмехнулся я.
— Да! Так и рассказывали! А что, не правда⁈
— Правда, — вздохнул Солодов. — Просто Сашка у нас скромничает.
Петренко, кажется, окончательно завелся, уставился на меня как первоклассник на Гагарина и принялся тараторить:
— И что ты в свой первый наряд сынка душманского главаря захватил, тоже правда?
— Чистая, — невозмутимо, но с улыбкой сказал Матузный.
Я вздохнул.
— А про портянки? Про портянки правда?
— Какие еще портянки? — спросил я.
Спросил бесэмоционально, однако расспросы паренька уже начинали меня раздражать. Хотя я и не показывал своих эмоций.
— Ну как же⁈ Когда душманы проникли к нам, окружили твой наряд, а ты добровольно к ним в плен пошел, чтоб остальные парни могли до заставы добраться! А потом собственными портянками своих же на след душманья и навел!
— И это правда, — рассмеялся Матузный. — Вон, у Алима спроси. Он подтвердит.
Петренко уставился на Алима выжидающим взглядом. Канджиев в ответ только смутился. Прочистил горло и ничего не сказал. Сделал вид, что выбирает картошку побольше.
— Так что, действительно правда? — теперь Петренко посмотрел уже на меня.
— Парень, ты ешь, — сказал я с легкой ухмылкой, — не проворонь сегодняшний обед. Каждый день тут такого не будет.
Из наряда я вернулся часов в семь, когда до боевого расчета оставалось тридцать минут.