— Знаешь, какое тактическое преимущество я считаю самым полезным? — спросил я Тарика.
Тот молчал, глядя мне прямо в глаза.
— Когда противник недооценивает твои силы.
Хан вздохнул.
— Знаешь, шурави, какие две вещи меня больше всего разочаровывают в людях? Первая — человеческая глупость. Вторая — человеческое упрямство. Но вторая вещь еще хуже. Особенно когда человек упорно старается чего-то достичь и не понимает, что все его старания напрасны. А нужно было лишь взглянуть на вопрос шире. И тогда становится понятно — стараться в эту сторону нет смысла.
Я сделал самую мерзкую ухмылку, которую только мог изобразить. Потом положил винтовку на плечо и опустился рядом с Ханом. При этом я не переставал смотреть ему в глаза.
— Взглянуть шире, говоришь? Ну что ж. Давай я позволю тебе взглянуть шире.
Хан неприятно искривил губы. Нахмурился. Лицо его стало кислым до омерзения.
— Ты и твои Призраки Пянджа, — продолжал я. — Вы охотились за капсулой с микрофильмом, не так ли?
Тарик еще сильнее потемнел лицом, но ничего не сказал.
— Той самой, которую нес в желудке пакистанский шпион Саид Абади. Ты, кстати, приказал его убить. И убил.
Хан медленно и немного свистяще засопел сломанным носом.
— Вы полагали, — продолжал я, — что капсула все еще находится на Шамабаде. Но я тебе скажу вот что: я уже давно нашел ее. Еще до Бидо, еще до того, как ты со своими людьми стал совать нос в Союз. Капсула уже давно у КГБ. И я тебя уверяю — они изучили ваш пакистанский микрофильм вдоль и поперек.
Хан хмыкнул.
— Ты лжешь, — сказал он, повременив несколько мгновений.
Я пожал плечами. Встал.
— Ты скоро сам проверишь, лгу я или нет. Комитетчики обязательно спросят у тебя про микрофильм, когда я отволочу тебя к ним.
Хан по-прежнему молчал. Он только и мог что бессильно сверлить меня злобным, полным холодной ярости взглядом. Командир Призраков, казалось, уже даже и не пытался скрывать от меня своих эмоций.
— А теперь, — продолжил я, сминая комок тряпки в кулаке, — открой-ка рот пошире.
— Мариам!
— Папа!
Я придержал Хана.
Девушка же побежала навстречу отцу, с посохом стоявшему на широкой плосковатой вершине большого, но невысокого холма. Всю левую его часть занимало смирное стадо овец.
Между ними ходил Карим. Но даже он поспешил к сестре, когда та крепко обнялась с отцом.
Я наблюдал, как мальчишка, расталкивая упрямых овец, спешил к ним.
Подогнав Тарика Хана, я пошел следом.
— Мы слышали, что творится в кишлаке, — сказал Абдула, когда немного отстранил от своей груди Мариам и посмотрел на меня. — Не так давно тут проходил старый Хилал. Он шел к реке, чтобы порыбачить. Рассказывал, что молодые ополчились на старейшину.
Голос Абдулы звучал твердо, но грустно. С какой-то горечью.
— Я сразу понял, что дело в тебе и твоем…
Абдула замолчал, осматривая связанного Хана, которого я вел, твердо держа за узы на руках.
— … И твоем друге.
— Он мне не друг, как ты видишь.
Абдула кивнул.
— Я догадывался об этом. Тот бородатый мужчина, он тоже?
Я кивнул.
— Если все настолько плохо…
— Плохо, — покивала Мариам и принялась быстро рассказывать Абдуле, что случилось перед нашим уходом.
— Ты умница, дочка, — сказал Абдула, — умница, что вспомнила про мое старое ружье.
Старик поднял взгляд на меня и продолжил:
— Такому молодому воину как ты, Саша, оно послужит лучше, чем мне.
— Благодарю, — кивнул я. — А еще извиняюсь.
— За что? — спросил Абдула, но по его спокойному, теплому взгляду я понял, что он ни капли не удивлен.
— За то, что подверг вас опасности. После того, что случилось — я первый враг старейшины. А ты и твои близкие — пошли следом.
Абдула взглянул на свою дочь. Потом обернулся на Карима, который уже спешил к ним с Мариам.
— Мы стали врагами старейшины в тот самый час, — заговорил, наконец, Абдула, — когда привели тебя и твоего… Хм… «друга» в свой дом. Я понимал, чем рискую. Понимал, что это может вызвать гнев. Понимал, что очень может быть, нам придется искать себе новое жилище. Но иначе поступить не мог.
Говоря эти слова, Абдула смотрел не на меня. Он смотрел на Мариам. Дочка отвечала ему несколько удивленным взглядом. Кажется, она ожидала того, что отец будет в ярости, когда узнает, что же произошло. И его реакция, его слова поразили девушку до глубины души.
— Ты у меня очень храбрая, дочь моя. Я тобой горд.
Карим как раз подоспел к Абдуле и Мариам. Он замер, уставившись на меня удивленными, широко округлившимися глазами.