— Я же говорил тебе, шурави, — сказал Тарик Хан, сидевший в седле, — что к Белой Скале тебе пройти не получится.
Мы двигались неширокой тропой по дну ущелья. Солнце стояло прямо за нами. Оно пекло, грело камни так, что это чувствовалось даже сквозь подошву сапог.
Абдула, поддерживаемый Каримом, шел у самых скал и старался держаться тени. Он выглядел плохо. Мариам то и дело обеспокоенно протирала ему лицо мокрой тряпкой, клала ее ему на голову.
— Не получилось той дорогой, я пойду этой. Так или иначе, к вечеру ты будешь уже на Шамабаде.
Тарик смолчал. Я видел, как нахмурилось его лицо. Он сомневался. Но в чем?
Я глянул на Абдулу. Старик шел, раскрыв рот и глубоко дыша.
— Сделаем привал, — сказал я. — Десять минут.
Все тут же расселись на камни. Абдула тяжело опустился в тень, и Мариам подошла к нему, попоить его водой.
— Кончилась… — сказала она с горечью, — вода кончилась…
Я достал свою фляжку. Потряс ее. Внутри ничего не было.
— Здесь недалеко, — сказал Тарик Хан с лошади, — есть небольшая пещера с родником.
— Стоянка призраков, — не спросил, а отметил как факт я.
Тарик Хан не ответил сразу. Несколько мгновений он таращился на меня.
— Да. Но не постоянная. Мы время от времени останавливались там, когда ходили этими дорогами.
— Он весь горит! — испуганно сказала Мариам, потрогав лицо Абдулы. — У него температура! Он весь сухой!
— Тепловой удар, — констатировал я, приблизившись к Абдуле и заглядывая ему в глаза. — Скажи, как тебя зовут?
Абдула ничего не ответил. Но я должен был понять, насколько сильно ухудшилось его состояние.
— Как тебя зовут? Назови свое имя.
— Аб… Абдула Рашид…
Старик быстро заморгал, сощурил глаза. Потом указал на вершину одной из скал, что возвышались за нашими спинами.
— Там вода. Я слышу, как там шуршит вода.
— У него галлюцинации, — констатировал я.
— С отцом никогда такого не было! — в испуганной растерянности проговорила Мариам. — Папа! Отец! Ты слышишь меня⁈
— Что нам делать? — спросил Карим. — Саша, что нам делать?
Я поднялся от старика. Мариам с Каримом уставились на меня полными страха глазами. Я обернулся к Тарику Хану. Он пристально смотрел на меня с коня. Лицо его ничего не выражало.
«Я должен доставить его на Шамабад, — подумал я. — Но и Абдулу пообещал защищать».
И тогда я решил рискнуть.
— Где, говоришь, твой родник? — спросил я у Тарика.
— Немного дальше по тропе.
— Хорошо. Тогда слезай с коня. Верхом поедет Абдула.
Тарик Хан прислонился спиной к сырой стене неглубокой пещеры. Некоторое время он наблюдал за тем, как шурави укладывает старика на гальку, у воды, где попрохладнее.
Небольшой родник выбивался на поверхность в глубине пещеры. Вода бежала между камней и разливалась неширокой кристально прозрачной лужицей с дном, устланным мелкой галькой.
— Абдула, как ты? — спросил шурави у старика. — Говори со мной, слышишь? Спать тебе нельзя.
Девчонка тем временем мочила тряпки в роднике. Мальчик набирал фляжки.
Тарик оторвал от них взгляд. Потом медленно глянул наверх, над собой. И увидел его. Нужный камень.
— Обложи его влажными тряпками, — продолжал шурави. — Особенно голову. И сюда, под шею.
— Может… Может положить его в родник? — спросил мальчик Карим.
— Нельзя. Слишком быстро охладится. Это опасно, — ответил ему шурави.
Внезапно «пограничник» застыл, стоя на колене рядом с лежащим стариком. Остальные, видя, что он насторожился, притихли.
Тарик понимал, почему. Он тоже слышал это.
«Возможно, камень и не понадобится, — подумал Тарик. — Конечно, если это не душманы».
— Здесь кто-то есть, — сказал шурави и медленно поднял свою винтовку. — Будьте здесь. Я проверю.
Александр быстро встал и столь же быстро покинул пещеру.
Некоторое время они сидели почти в тишине. Карим прижался спиной к камням скалы. Девчонка сидела рядом с лежащим отцом. Она опустилась к нему, бормотала что-то, нежно гладила влажной тряпкой по лбу. Старик кивал. А потом перестал.
Мариам вздрогнула.
— Папа? Отец⁈
Карим подорвался с земли. Кинулся к старику.
— Что с ним⁈
— У него обморок! Нужно что-то сделать!
Девушка, сидящая на коленях, растерянно всплеснула руками.
— Воды! Карим! Нужно больше воды! Надо его разбудить!
— Если он проглотит свой язык, — сказал вдруг Тарик Хан, — то умрет.