Эдвард позвонил в офис государственного секретаря и, связавшись с его первым помощником, сообщил, что хочет срочно встретиться с боссом. Его записали на 10.10 следующего утра.
Весь остаток дня Клэру трудно было сосредоточиться. Когда после полудня ему позвонил Мэйнард, Эдвард олицетворял саму любезность.
— Вот это настоящий материал, Лукас, — рокотал он своим хорошо поставленным голосом. — Завтра утром я встречаюсь с Уорреном, так что готовь остальную информацию. Если она такая же жареная, как эта, мы неплохо позабавимся.
— Ты не получишь ничего, пока мы не заключим сделку. Мне нужно полное освобождение от ответственности, — жестко ответил Мэйнард.
— Отлично, — произнес в телефонную трубку Хьюз Бремнер. (Это звонил Гордон, прямо в кабинет шефа в Лэнгли и докладывал о результатах теста.) — Ты хорошо поработал. Как она отреагировала на то, что ей пришлось пробежать на милю больше?
— Взбесилась из-за того, что ее не предупредили, но очень гордится, что не сломалась.
Бремнер едко усмехнулся. Гордость — вот ее слабое место. Гордость и тщеславие погубят ее, а ему принесут такой успех, который никому и не снился.
— Как она в целом себя ведет?
— Стала поспокойнее, сэр. Все, что она раскопала, ведет в тупик, а база данных ей уже не доступна.
— Дамочка не такой уж крепкий орешек, каким хочет казаться.
Бремнер довольно хмыкнул.
— Так точно, сэр. Когда начинать следующий этап ее подготовки?
Бремнер задумался:
— Завтра я буду в Париже. Вернусь послезавтра. Вот тогда и приступайте. Я хочу держать все это на контроле. И помните: мы не можем себе позволить делать ошибки. Особенно сейчас, когда мы так близки к цели.
В полдень в кабинет Бремнера доставили расшифровку телефонного разговора между Мэйнардом и заместителем госсекретаря. Прочитав ее, Бремнер встревожился еще больше. Лукас Мэйнард требовал для себя освобождения от ответственности, а Эдвард собирался нести его информацию к госсекретарю.
Бремнера даже слегка зазнобило. Что же такое собирался продать Мэйнард? Есть ли у него документы, касающиеся операции «Величие»? Даже ближайшие соратники Бремнера ничего не знали о ней. Он планировал ее как крупнейшую акцию всей своей карьеры, свой последний триумф. Она должна была потрясти Европу до самых ее основ, пораженных самодовольством. Даже Штаты достаточно сильно пошатнутся. Но Лукас Мэйнард знал слишком много. Одни только детали, касающиеся Стерлинга О‘Кифа, если о них станет известно, покончили бы и с операцией, и с теми, кто за ней стоял.
Бремнер еще раз внимательно просмотрел расшифровку беседы и прикрепленный к ней короткий доклад одного из своих агентов. Этому агенту, в сферу деятельности которого, в частности, входил и госдепартамент, было поручено наблюдать за заместителем госсекретаря Эдвардом. Теперь он сообщал о том, что Эдвард прибыл в офис с манильским конвертом и при этом очень торопился. Содержание телефонного разговора подтверждало, что в конверте лежало нечто очень важное.
При этом ни наружное наблюдение, ни агент Бремнера в госдепартаменте не могли выяснить, куда временами исчезал Мэйнард и что он делал в течение тех нескольких часов, когда был свободен от слежки. Бремнер не мог больше ждать, он собирался заняться всем этим сам.
Еще несколько лет тому назад он стал приглашать коллег в полуденный час в свой офис выпить кофе. Сотрудники рангом пониже, словно свора собак за кость, только что не дрались за право получить такое приглашение. Бремнер был близок к верхам и за чашкой кофе раздавал информацию и предложения, касающиеся продвижения по службе, с точностью лас-вегасского банкомета. Все хорошо знали, что чашка кофе на седьмом этаже у Бремнера окупается сторицей.
Шеф «Мустанга» снял трубку и попросил Мэйнарда зайти.
— Больше никого не будет, Лукас, только ты и я, — мягко сказал он.
Мэйнард появился через десять минут.
— Мы уже давно не беседовали, — заметил Бремнер, поприветствовав гостя и делая изящный приглашающий жест в сторону кофейного столика, дивана и стульев, стоящих в глубине кабинета.