– Эй, Колян, дуй суда, – свиснув, махнул рукой Вадик.
Слегка прихрамывая, навь приблизился к нам, шмыгнул носом и, облокотившись на покосившийся забор, поинтересовался:
– Чего надо?
Вадик посмотрел на меня, подмигнул. Было у моего приятеля странное увлечение: любил он похохмить, задавая глупые и порой неудобные вопросы. Но задавал он их не всем подряд. Страдали от его дурной привычки либо старики, либо неразумная малышня. И, конечно же, местная нечисть. Да и почему, собственного говоря, над чужаками не поиздеваться, сам бог велел их на место ставить – вон как у Николая Васильевича Гоголя Вакула знатно черта приструнил. Наверное, Вадик и возомнил себя таким вот кузнецом.
– Колян, чего нос повесил? – поинтересовался мой приятель.
– Ничего не повесил.
– Опять, небось, по кладбищу шастаешь, могильщиков пугаешь?
– Чего?
– Хватит, говорю, местных алкоголиков пугать. А то возьмем с пацанами и в болото с Невестиного моста скинем.
Колян ничего не ответил. Он после того, как с крыши хлобыстнулся, а потом откопался, стал знатным тугодумом. Бывало, задашь ему вопрос, он уставится в одну точку, рот раскроет и стоит, губами жует их, словно телок на привязи. Местные бабы поговаривали, что это его темная сущность к себе прибирала. Мужики, напротив, кривили рожи и махали рукой, мол, стебанулся, да и шут с ним.
– Колян, а ты слыхал про Чертовы Ворота?
– Чего? – насупился тот.
– Их еще Собачьей Норой называют, – пояснил Вадик.
– Столбы, чё ли?
– Ага, они самые, – обрадовался приятель.
Колян нахмурился еще сильнее:
– Ну и чего с ними не так?
– Вот мы с Димычем хотели поинтересоваться у тебя, правда, что от них несчастья сплошные, или врет народ?
– Кому несчастье? – не понял Колян.
– Как кому, людям. А ты чего подумал?
– Ничего не подумал.
– А чего тогда спрашиваешь?
– Это не я спрашиваю, а вы, – равнодушно ответил мертвяк.
Вадик скрипнул зубами, а я тихо хихикнул и расплылся в улыбке.
– Один-ноль в пользу Коляна!
– Хватит, мы еще даже не начинали, – насупился Вадик.
Обиделся. Как других подтрунивать, так это он первый, а как его задели, так сразу губы дуть. Но тему мой приятель затронул интересную, и я решил расспросить Коляна поподробнее, вдруг и правда что толкового расскажет.
– Как думаешь, действительно те столбы беду накликать могут?
Мертвец всерьез призадумался.
– Не знаю, вот я через них вроде ходил, и ничего со мной дурного не происходило, а батьке один раз поперек слово сказал, так он меня с крыши того, ну как бы …
– Так это тебя дядя Женя с крыши скинул, что ли? – поразился я.
Колян молча опустил голову, но на этот раз не завис, а задумался. Потом резко мотнул головой, словно отгоняя от себя ненавистные мысли, и тихо объяснил:
– Он не специально, просто сильно перебрал накануне. А на крыше скользко было. Да и сказал я не вовремя, под руку.
– Да брось. Ты ни в чем не виноват, – со всей уверенностью заявил я.
И мне сделалось очень неловко, потому что нужно было подойти и по-дружески похлопать его по плечу, но испугался я. Струхнул. Нечисть… Она ведь только с виду безобидная и покладистая. Но стоит дать слабину, и уволокут тебя во мрак, сделав себе подобным. Так мой дед рассказывал, и я ему безоговорочно верил.
Неловкое положение спас Вадик:
– Да-а-а, дела, и откуда только взялись эти столбы проклятущие?
– Не столбы это вовсе, а кресты, на которых грешников вешали, они, правда, раньше как буква «Х» были. Отсюда и суеверия, – спокойно объяснил Колян.
И сказал так уверенно, что мы с Вадиком аж рты раскрыли.
– Бряхня это все! – раздался из кустов кашляющий голос. И на свет божий, продираясь сквозь колючий малинник, выбрался Академик. Как его звали на самом деле, никто из нас не знал. Да и зачем? Кличка у старика почетная, и хоть синячил он каждый день, а уважение имел – даже в сельсовете к нему с особым терпением относились. Ведь было у прозорливого старика на все свое мнение, подкрепленное научными фактами.
– Ну и напугал ты нас, старик, – нервно хихикнул Вадик.
А испугаться и правда было отчего: Академик был хоть и стар, но волосы имел темные, которые покрывали все его тело, включая шею и тыльную сторону ладоней, поэтому в фуфайке на распашку и соломенной шляпе он напоминал черта – только хвоста не хватало.