– Этого я тебе обещать не могу.
Я шмыгнул носом и с обидой уставился на собеседника:
– Тогда какая же это свобода?
Крохотная комната без единого окна наполнилась тишиной.
Мужчина промолчал – видимо, думал о чем-то своем, а у меня не было ни единой мысли. Да и откуда им взяться? В моей никчемной жизни уже все предрешено, и, какой бы ответ я ни дал, сотрудники, не важно, каких ведомств, все равно поступят по-своему.
Я первым нарушил тишину:
– Сколько у меня есть времени?
– Нисколько.
– И вы не дадите мне проститься с друз… простите, с подопечными?
– Нет.
Я хотел сказать, что это неправильно, а точнее – несправедливо. Только какой в этом толк? Здесь не привыкли никого поощрять или исполнять желания подростков. Поэтому, как бы я ни умолял и не просил, мой новый отец ответит отказом.
Так странно было мысленно назвать этого человека своим родителем. И я пообещал себе, что никогда больше так не поступлю. У меня есть семья, и другой мне не надо!
Артур покинул свое место. Подошел к двери, приподнял пластиковую карточку, что висела у него на груди. Раздался противный звук, словно сирена. Прямо над дверью мигнула зеленая лампочка, и раздался громкий щелчок.
Он обернулся и протянул мне руку.
– Пойдем, нас уже ждут.
Я кивнул и направился к двери.
***
Санитары и охранники бросали на меня мрачные взгляды. И я мог покляться, что многие из них испытывали страх. Причем страх этот был связан именно со мной, а не с моим сопровождающим. Но, самое главное, мне это нравилось.
Странное ощущение. Раньше я никогда никого не пугал. Нет, был, конечно, летний лагерь, когда мы ночью накидывали простыни, изображая приведений, и пробирались в спальню девчонок. Но это другое. А что бы вот так, одним видом. Словно хулиган, которого боится вся школа, – такое было впервые. И самое удивительное, что в моем внешнем облике ничего не изменилось. Я не стал выше, у меня не выросли мышцы, да и лицо не обезобразили шрамы. Разве что теперь я был брит налысо. Ну так это врачебная необходимость. А как иначе зашить рваную рану на голове.
Мы дошли до выхода – сопровождающий приоткрыл дверь, пропустив медсестру с каталкой, на которой был разложен медицинский инструмент. Она приветливо кивнула, поравнялась со мной и внезапно, испуганно расширила глаза. Потом раздался сдавленный хрип или стон – через маску было тяжело разобрать слова, – и медсестра оступилась, хотя и была в удобных тапочках. Каталка накренилась, и хромированный инструмент с грохотом посыпался на пол.
– Ох, ах ты ж… – пробурчала медсестра.
– Давайте я помогу, – предложил Артур.
Но та лишь отмахнулась и указала нам на выход.
– Что это с ней? – осторожно спросил я, когда мы вышли в холл и подошли к лифту.
– Видимо, не выспалась или что-то в этом роде, – соврал сопровождающий.
Я сразу почувствовал ложь, потому-то он и замешкался. Ненадолго, всего на пару секунд. Но этого было достаточно, чтобы я сделал такой вывод.
– Это все из-за меня?
– Скорее из-за того, что с тобой случилось. Того, что случилось со всеми нами, – неохотно ответил Артур.
А это был правдивый ответ.
Открылся лифт. Внутри стоял хмурый охранник в полном обмундировании, в блестящем, вроде пластика, защитном жилете и с электрошокером и дубинкой на поясе.
– Код доступа? – спросил он.
– ФК Сокол-Альбатрос, – ответил Артур.
– Проходите.
Красные цифры на темном табло показали этаж «3Н». Мы вышли и прошли по длинному коридору до решетчатой стены, за которой стоял невысокий мужчина с длинными усами в виде подковы, облаченный в старый драный халат синего цвета. Когда он отсалютовал нам рукой, я заметил у него на внутренней стороне руки татуировку распятия. А еще серебряный перстень с вязью молитвы.
– Опаздываете, – недовольно пробурчал мужчина.
Артур не стал отвечать, просто пожал плечами.
– Еще минута, и не принял бы. Ушел бы на обед, тогда пришлось бы вам ждать до вечера, – продолжил возмущаться мужчина.
Сопровождающий протянул карточку – старую, пожелтевшую картонку с выбитыми пустотами.
Мужчина недоверчиво повертел ее в руках, посмотрел на свет, вставил в маленькую пластиковую машинку и покрутил ручку, какие бывают на старинных швейных машинках.
– Тридцать восьмой? – обратился он ко мне.
– Так точно, – по-военному отчеканил я.
Такая форма ответа уже вошла у меня в привычку.
– Карпов Дмитрий Алексеевич?
Отвык я слышать свое фамилия, имя, отчество. И даже не сразу понял, что обращались именно ко мне, потому и не ответил.
Мужчина, скривившись, повторил чуть громче.
– Чего молчишь? Пробки, что ли, в ушах?!
– Так точно. Ой, то есть я Карпов Дмитрий.
– Идентификационный номер хранилища 444НПА4451. Заберите ваши вещи и проваливайте отсюда, молодой человек.
– Может, стоит повежливее? – возмутился Артур.
Но кладовщик и не подумал реагировать на замечание. Вместо этого он приблизился к решетке и в буквальном смысле прорычал:
– Забирай этого ублюдка, куратор, и не забывай молиться по ночам, когда закрываешь глаза!
– Спасибо за бесполезный совет, – откликнулся Артур.
– А ты покойся с миром, поганое отродье!
Усач наградил меня злобным взглядом. И выложил в деревянный лоток забавные детские часы желтого цвета с Микки Маусом на циферблате.
– Что это? – удивился я.
– Твои пожитки!
– Но у меня была спортивная сумка, вещи, а еще мама положила мне теплы…
– Все пошло в топку! – сказал кладовщик и, скрестив руки на груди, отвернулся, потеряв к нам всякий интерес.
– А откуда тогда часы? – не понял я.
– Видимо, подарок от этого чертова заведения, – не выдержал Артур. Схватив часы, он застегнул их на моем запястье и, взяв за руку, потащил к выходу.
Когда мы оказались на улице, я, щурясь, уставился на слепящее солнце. Свежий воздух вызвал у меня легкое головокружение. Артур дал время немного прийти в себя. Я обернулся, взглянув на колючие стены корпуса «С», и быстро побежал вниз по дороге, ведущей к пирсу.
Меня никто не остановил и не окликнул. Неужели это и правда была свобода?
Катер развернулся на месте, и мы стали удаляться от небольшого островка, облаченного в бетонные оковы. Невысокие больничные здания буквально на глазах исчезали в сумрачной туманной дымке. Я тяжело вздохнул и сел на деревянную скамью – впереди маячили одинокие огни большой земли.
Хотелось верить, что на этом проклятие старухи, с которого все началось, наконец-то закончится. И у меня начнется счастливая жизнь обычного ребенка: походы в школу, игры с друзьями, домашние обязанности. Но за последние полгода, что я провел в стенах интерната, я сильно повзрослел. И больше не верил в прекрасные сказки, что взрослые рассказывают детям. Они просто пичкают нас иллюзиями, скрывая истинную природу вещей. Так что радости во мне не прибавилось. Наоборот, возникло нехорошее предчувствие – ведь, когда одна иллюзия сменяет другую, можно ожидать чего угодно. Даже чего-то более худшего, чем было до этого.
Артур подошел беззвучно, дал мне плед и кружку душистого чая.
Я укутался и сказал сухое спасибо. Он кивнул в ответ и оставил меня одного наедине со своими мыслями.
Голые деревья в молодой листве приобрели осязаемые формы. Возле пирса нас уже ждал автомобиль и двое людей в костюмах с белой эмблемой «ОНз».
Моя новая приемная семья.
***
Утром мы были в городе. Питер встретил нас мрачным небом, сквозь рваные заплатки которого пробивались осторожные солнечные лучи. Не весна, а промозглая осень. Но тогда я еще не знал, что для этого города такая погода норма. И дело здесь вовсе не в климате, а в истончившейся границе, соединяющей два отрицательно заряженных пространства.
Я устало потянулся и зевнул.
– Ну вот и добрались, – сообщил мне Артур.
– Я здесь буду жить?
– Работать. А жить будешь у меня. Тут недалеко, пара кварталов. У меня служебная квартира: небольшая, но вполне уютная. Короче, место всем хватит. Вечером сам увидишь.
Я кивнул. Без всяких эмоций и благодарностей. Да и к чему они. Как куратор скажет, так и будет: а я – кукла, тряпичная кукла, которую дергают за нитки, все беспрекословно исполню, не сказав ни слова. Правильно Янка говорила: свобода определяется лишь длиной нашего поводка. И после пребывания в интернате я был в этом абсолютно уверен.
Здание было невысоким, три этажа. У нас в поселке на купеческой улице я видел много подобных. С пузатыми колоннами и узкими потемневшими окнами. Правда наши выглядели совсем замшелыми и заброшенными, а здесь фасад был будто новый – еще пахнущий свежей краской. Входные двери блистали новыми хромированными ручками. При этом я заметил слева странную табличку: «Архив кунсткамеры «ОНз».
Мы поднялись по лестнице и прошли в конец коридора, застеленного узкими потертыми коврами. Паркет приятно поскрипывал при каждом шаге.
Артур открыл высокую и несоразмерно узкую дверь под номером «2В7» и пропустил меня вперед.
Зайдя в кабинет, я сделал шаг в сторону и виновато опустил голову, словно оказался на школьном педсовете.
– Ну, добро пожаловать в отдел по борьбе с нежитью, – громко произнес Артур.
Люди, что находились в кабинете, замерли и уставились на меня с живым интересом. Ненависти, как у сотрудников интерната, на их лицах не наблюдалось, но и явного дружелюбия я тоже не почувствовал.
– Ну что, давайте знакомиться, – предложил Артур. – Это Дима. Кто он и откуда, вы и так знаете, объяснять не надо. Так что перейдем к представлению нашего немногочисленного, но очень радушного коллектива.
Я в очередной раз кивнул.
– Там, за крайним столом Стас, – куратор указал на невысокого парнишку в кожаной куртке. – Младший оперуполномоченный.
Тот приветливо поднял руку и стал еще активнее работать челюстью, словно не жевал жвачку, а пытался ее уничтожить, разорвав на части. Честно сказать, выглядел он не как сотрудник, а как какой-то байкер: волосы ежиком, на куртке металлические заклепки, на руках обрезанные перчатки. В общем, хулиган, а не граничник.