— Каулеза… каулеза!
Следопыты, перехватывая руками, лихорадочно вытаскивали вставленные вертикально толстые жерди и отбрасывали их в сторону.
— Скорее, пока он совсем не очнулся!
Томпсон пролез в загон, поторапливая рабочих. Жерди были тяжелые, следопыты обливались потом в лунном свете.
— Живее, живее, мадода!
Не успели они вытащить до конца последние жерди, как Мкондо уже въехал задним ходом в загон. Носорог быстро приходил в себя и дергал ослабленные узлы. Подбодряя друг друга криками, рабочие вытащили из кузова стальные рельсы и установили их как положено, в это же время Ричард включил опрокидыватель, и кузов вместе с салазками и носорогом стал подниматься к небу в лунном свете, и носорог негодующе взвыл и забился, раскачивая салазки. Томпсон крикнул:
— Спускай!
И салазки со скрежетом поехали вниз по рельсам, и в ту минуту, когда салазки коснулись земли, носорог рванулся и застонал, и глаза его опять остекленели.
— Отвяжите его от салазок!
Рабочие осторожно развязали узлы на голове и на груди носорога, опасаясь, что он рванется, как только почувствует свободу. Готово… Зверь продолжал лежать со спутанными ногами, постанывая. Мы отошли на безопасное расстояние.
— Давай, Мкондо!
Грузовик потащил широкие салазки из-под зверя, мы приготовились броситься врассыпную. Разбуженный движением салазок, носорог взвыл, с гулким стуком шлепнулся на землю, рыгнул и дернулся, и мы отпрянули, готовые бежать. Но зверь уже обмяк, постанывая, с остекленевшими глазами.
— Закрывайте!
Рабочие подавали тяжелые жерди вверх следопытам, и те вставляли их на место. Томпсон наполнил один шприц пенициллином, другой — второй дозой налорфина.
— Каулеза, каулеза, мадода!
Оставалось вставить две-три жерди. Он достал перочинный нож.
— Свет!
Один из следопытов приблизился к нему по верхней перекладине ограды, держа фонарь так, чтобы свет падал на голову носорога.
— Сели на него, мадода!
Шестеро дюжих молодцов осторожно подошли и навалились на носорога, прижимая его к земле своим весом.
— Крепче держите.
Томпсон взялся за ухо зверя и принялся выпиливать перочинным ножом метки в тугом хряще, а рабочие изо всех сил держали носорога, чтобы не рванулся, ведь уши особенно чувствительны. Носорог дернул ухом, глубоко вздохнул и захрапел. Томпсон, стиснув зубы, старался пилить как можно быстрее, руки и нож окрасились кровью в свете фонаря. Вырезав из уха треугольник длиной в пять сантиметров, он швырнул его прочь. Рабочие крепко держали носорога, и Томпсон взялся за второе ухо и начал поспешно пилить, и широкое ухо дергалось, прижимаясь к голове, и зверь громко застонал, просыпаясь, и Томпсон лихорадочно пилил, и рабочие, тяжело дыша, всем своим весом прижимали носорога к земле. В желтом свете фонаря по земле расплылась блестящая красная лужица крови. Томпсон швырнул через ограду второй треугольник.
— Потерпи, бедняга.
Он отделил иглу от шприца с пенициллином, поднял ее словно кинжал, и вонзил в ягодицу носорога, и зверь дернулся, но они держали его изо всех сил. Томпсон соединил шприц с иглой и впрыснул густой раствор.
— Следующий!
Следопыт подал шприц с налорфииом.
Глаза зверя вдруг широко раскрылись, он издал громкий стон и выгнул спину и начал биться и взбрыкивать огромными спутанными ногами, и рабочие, что было мочи, прижимали его к земле, и огромная шершавая туша корчилась под ними, но они не сдавались, и, подергавшись, побрыкавшись, носорог застонал и обмяк.
Томпсон вонзил ему в кожу иглу и впрыснул налорфин. Отбежал к ограде и отдал следопыту шприцы. Бегом вернулся к спутанным ногам носорога. Опустился на колени и, следя за каждым движением зверя, прижатого к земле весом шести молодцов, ослабил первый скользящий узел, так что он еле держался, затем второй и последний. Теперь оставалось лишь дернуть веревку, чтобы узлы совсем развязались. Зверь лежал, тяжело дыша.
— Так, — прошептал Томпсон. — Не спеша поднимайтесь. Поочередно. И уносите ноги.
Один за другим они слезали с огромной туши и на цыпочках отходили в сторону. Носорог не шевелился.
— Пошли, пошли отсюда.
Они взобрались на верх ограды по жердям и стали наблюдать. Зверь по-прежнему лежал, постанывая.
Томпсон присел у его ног, нетерпеливо ожидая, когда все освободят загон. Затем тихо потянул веревку. Узел развязался. Зверь не двигался. Если вскочит теперь, не сразу выпутается из веревок. Готовый в любую минуту отпрянуть в сторону, Томпсон осторожно, очень осторожно снимал петли с передних ног. Мы смотрели не отрываясь.