Томпсон был отличный охотник и ученый-специалист по носорогам, если вообще можно быть специалистом по столь редким и опасным животным, о которых к тому же чрезвычайно мало написано. Он готовил диссертацию о носорогах. Куце много лет профессионально занимался охотой и прослыл одним из лучших охотников по всей Африке; словом, совместное руководство было на пользу обоим. И напорись один из них на рог, второй мог бы продолжать общее дело.
Итак, в конце второго месяца Ричард Пик и Грэм Холл перенесли базовый лагерь за пятьсот километров — в Ньямасоту, неподалеку от реки Руйи, где и построили новый загон для носорогов. Старина Норман Пейн выехал раньше и разбил новый передовой лагерь в тридцати двух километрах от базового, после чего отправил своих следопытов разведывать район. Все было готово, и вот в начале третьего месяца прибыл Томпсон, чтобы снова возглавить операцию, и я впервые встретился с ним.
С Куце я был хорошо знаком еще раньше, по долине Замбези, и я много слышал о Томпсоне, ходившем в любимчиках в Управлении по охране дикой фауны. Голубоглазый блондин, Томпсон обладал приятной, почти юношеской внешностью; его английская речь отличалась мягкостью интонаций. Правда, когда он прибыл, голос его звучал не мягко: он опоздал на целый день, потому что следопыт, которому было поручено проводить его через заросли к новому лагерю, восемь раз сбивался с пути. Мало того, следопыт уронил на землю фотоаппарат Томпсона и случайно сел на картонную коробку с яйцами. Томпсон очень любил свой фотоаппарат, но терпеть не мог омлетов, и еще он не любил попусту тратить время за счет налогоплательщиков, а потому после восьмой промашки проводника высадил его из «лендровера» и предложил ему безотлагательно заняться отработкой следопытских навыков, добираясь пешком до лагеря. Дальнейший путь до Руйи Томпсон проделал самостоятельно. Голос его по прибытии звучал далеко не мягко, но он осмотрел толково устроенный лагерь и построенный Ричардом и Грэмом Холлом загон, и мы рассказали ему про обнаруженные стариной Норманом многочисленные следы носорогов, поведали также другие новости, приятные человеку, увлеченному носорогами, и он прочел отчеты Куце о работе в Мусусумойе; ему поднесли пива, и он уселся перед входом в свою палатку, и принялся для завтрашнего дня наполнять обездвиживающие шприцы препаратом М-99, и заметно повеселел.
На исходе зимы обширное редколесье вдоль Руйи у границы Южной Родезии и Мозамбика, где живет народ, возглавляемый вождем Масосо, поражает засуха, и сухая земля достигает каменной твердости, и скот чахнет от бескормицы. Ночью здесь холодно, а днем солнце посылает жгучие лучи с беспощадно синего неба. Все реки пересыхают — и Мудзи, и Бунгве, и Шамва, совсем пересыхают; и только Руйя извивается среди раскаленных серых скал и жарких зарослей; и вдоль горячих каменистых и песчаных берегов зеленеет высокий камыш.
Все оставшиеся животные спускались к Руйе на водопой: носороги, бородавочники, львы, различные антилопы, рогатый скот. Большинство животных исчезло в этих краях, став жертвами ловушек, расставленных браконьерами, как местными — людьми вождя Масосо, так и пришлыми, которые наведывались издалека со своими западнями и шомпольными ружьями. Слоны вовсе ушли отсюда из-за браконьеров, большая часть антилоп была перебита, оттого и львы почти перевелись, но четыре льва еще остались, из них, как мы определили по следам, один очень крупный, а два совсем молодых. Большинство носорогов погибли в ловушках. Но в районе Руйи, судя по виденным нами следам, еще уцелело двенадцать, может быть, даже шестнадцать носорогов. Местные жители рассказывали, что на самой границе, где Руйя называется Луйя, живет отшельником очень опасный и злой здоровенный самец; они клялись, что он белый. И будто бы у него розовые глаза.
Как ни хотелось нам, чтобы этот носорог оказался альбиносом — первый носорог-альбинос в мире! — мы не верили, что он, в самом деле, белый. Скорее всего, он выглядел таким благодаря оттенку почвы в лужах, где он валялся, а глаза казались розовыми потому, что наливались кровью от ярости, ибо носорога больше всего на свете злит, когда кто-нибудь подходит к нему так близко, что различает цвет его глаз. Были здесь и другие большие злые самцы, которые загоняли наших следопытов на деревья; водились и самки с детенышами, причем два детеныша были совсем маленькие, не старше месяца, судя по следам. И над всеми ними нависла угроза. Еще два года — и не осталось бы ни одной особи. Браконьеры со своими петлями несли им долгую, мучительную смерть; высушат мясо и шкуры и продадут, рога тоже продадут за несколько фунтов торговцам, а те сбудут их скупщикам в портах, на берегу океана, а скупщики разошлют их по всему свету — туда, где за рог носорога платят бешеную цену, веря в его эротическое действие. Еще немного, и на Руйе окончательно перевелись бы носороги.
Наш базовый лагерь расположился на вытянутом низком холме. В высокой желтой траве среди деревьев мопани расчистили пять площадок под палатки. Посередине на прогалине разместился штаб: натянутый между двумя деревьями брезент, под брезентом длинный стол на козлах, карты, документы, всякие припасы. Возле штаба стоял «лендровер» с радиостанцией, дальность действия которой позволяла держать связь с любой точкой страны. На той же прогалине находился главный лагерный костер, день и ночь тлели толстые бревна, а рядом с ним стоял под деревом связанный из жердей кухонный стол, громоздились кастрюли и сковороды, и стояла большая старая черная железная дровяная печка. У каждого из нас был около палатки свой костер, каждый располагал личным поваром, но мы часто собирались все вместе у большого костра, принося с собой свою еду.
Личные палатки беспорядочно раскинулись в траве между деревьями по обе стороны прогалины, и по выбору площадки можно было судить о нраве ее обитателя. Ближе всех к прогалине стояла палатка Томпсона; в ней же хранились препараты для наркоза и шприцы, ружья и лекарства, а также его научные заметки. Ричард поставил свою палатку по соседству с палаткой Томпсона и прогалиной. Высокий, поджарый, живой, полный энергии объездчик с копной темных волос и пытливыми глазами, Ричард был протеже Томпсона; ему страшно нравился лагерный быт вообще, а отлов носорогов в особенности. Спроси вы его, чего он пожелал бы себе ко дню рождения, юный Ричард ответил бы: «Самолично отловить носорога». До сих пор ни Томпсон, ни Куце не позволяли ему выходить один на один против носорога, но Томпсон пообещал, что, может быть, разрешит в этом месяце, смотря по тому, как сложится обстановка и где будет выслежен зверь. Чтобы выйти на носорога, нужно потратить немало времени, сил и денег. К тому же дело это опасное, ошибаться нельзя. Ричард жадно впитывал все наставления и поставил свою палатку поближе к центру, чтобы ничего не упустить.
Намного дальше от прогалины среди высокой травы стояла палатка Невина. Застенчивый долговязый блондин, он был самым молодым объездчиком в отряде; говорил мало, даже у большого костра. Предпочитал слушать. Он вряд ли мог рассчитывать на то, что ему разрешат в этом году выйти один на один против носорога, и это его огорчало, однако он старался не показывать виду.
По другую сторону прогалины в густой траве разместилась стоянка Грэма Холла. Он устроился основательнее всех: две палатки и кругом плетеная ограда для полного уединения. В прошлом профессиональный охотник, он уверял, что только глупец чувствует себя неуютно в буше, Ровесник Томпсону и мне, он был пока лишь объездчиком, так как только недавно поступил на службу в управление. В буше чувствовал себя как дома, в его словах и поступках всегда был здравый смысл, и Томпсон и Куце полагались на него.
На изрядном расстоянии от палаток Холла, дальше всех от прогалины, находилась моя палатка. Я был наблюдателем и летописцем, — стало быть, меня не положено беспокоить, да и стук моей пишущей машинки не должен мешать остальным, если в конце дня у меня еще хватит сил за нее сесть.