— О паненках, после… — остановил разговорившегося ветеринара Хохлов. — Объясните лучше, зачем вас в монастырь вызвали? Да еще так срочно?..
— Кошка оберштурмбанфюрера рожает, — предпринял попытку вскочить на ноги Иосиф, но был усажен обратно бдительным капитаном Пивоваренко. — Вы что?! Вы не понимаете! Я, наверно, и так опаздываю!.. И если, с животным, не дай Бог что-то случится, мне несдобровать. А то и всей родне. Тем более, я не немец, а всего лишь австриец.
— Не волнуйся, все будет нормально, — успокоил ветеринара Хохлов. — Не знаю, как решит командир — но, то что идти в монастырь тебе уже не придется, могу утверждать со всей уверенностью. А теперь, не спеша и очень подробно расскажи все, что тебе известно, а следовательно и мне надо знать — о кошке, ее хозяине и вообще, что там — за стенами монастыря?..
* * *
— Такая вот, петрушка, командир, — закончил доклад Гусев.
— Ну, что ж, — хмыкнул Корнеев. — Занятную историю он вам поведал. А сколько в ней правды?
— Считаешь, хитрит коновал? — удивился старлей.
— Мог бы угадывать, был бы гадалкой, — пожал плечами тот. — Если этот Иосиф тот, за кого себя выдает — один расклад, а если нет? Вот ты, к примеру, попадись врагам…
— Тьфу-тьфу-тьфу, — трижды сплюнул Гусев.
— Извини, — Корнев оглянулся, а потом постучал себя по лбу. — Но все же. Стал бы сходу правду выкладывать?
— Обижаешь, командир.
— Вот и я о том же. Где гарантия, что пленный нам дезу не лепит?
— Я — гарантия, — отозвался Хохлов, подползая ближе. — Не берусь судить о его должности и звании, товарищ майор, но что этот человек действительно ветеринар, могу подтвердить. Мы тут еще немножко побеседовали с ним о медицине. Так что, не сомневайтесь. Я же и сам доктор, если помните.
— Ты уверен, Сергей Фомич?
— Да.
— Гляди, ошибка дорого может обойтись. Причем, в первую очередь, именно тебе. Да ты уже, наверно, и сам все понял?
— Конечно понял, командир. Потому и тороплю. Иосиф говорил, что опаздывает, а оберштурмбанфюрер этого не любит. В общем, если идти — то немедленно. Каждая минута промедления только усилит подозрение фрицев.
— Не усилит, — усмехнулся Корнеев, кивая на опять уснувшего ветеринара. — Вы что, не видели в каком он состоянии? А если еще чуток усугубить? Вот и объяснение любым задержкам. Пьяного-то, сумеешь изобразить?
— Что я не русский? — возмутился военврач. — Попрошу без намеков, товарищ майор.
— Отставить пререкания. Сам говоришь: медлить опасно. А идти — действительно надо. Такой козырный случай нам никак упускать нельзя. Гусев, тащи сюда ветеринара.
— Не надо, командир, — остановил его Хохлов. — Все что можно, я уже выспросил.
— Точно?
— Да. Ну, во-первых, Иосиф ничего не знает о тех фрицах, что прячутся за монастырскими стенами. Туда никого из местных не пропускали. Об интересующем нас оберштурмбанфюрере — тем более. Кроме того, что слышал от солдат в городке, будто бы он тут недавно появился. Недели две-три, не больше. Так что, благословите отче, и я пойду.
— А может, ловушка?..
— Да брось, Николай. Думаешь, СС специально подгадало с окотом к нашему прибытию? Думаю, тогда была бы причина более умная.
— Не понял тебя?
— Легче кошек плодятся только кролики, я имею в виду — из домашней живности. Так что в ловушку господин подполковник заманивал бы нас болезнью любимого жеребца, или еще каким-то важным событием. А окот — это больше на глупую шутку смахивает. Кстати, Иосиф тоже так сперва подумал, когда ему позвонили из монастыря и позвали принимать роды у Марты. И собрался только после того, как за ним прислали вестового. Вот почему вдвойне поторопиться следует. А то — загнется кошка, и меня не как диверсанта шлепнут, а за саботаж. Обидно…
— Шутить изволишь?
— Какие уж тут шутки… — поднялся на ноги Хохлов и с удовольствием потянулся. — Все, пошел. Сможете, подстрахуйте. Нет — ждите. Постараюсь управиться по-быстрому. Если Марта согласится…
— Погоди.
— Командир, — врач наклонился и поднял саквояж ветеринара. — Ну, что ты себя уговариваешь. Ничего лучшего мы все равно не придумаем, а время уходит. Да ты глянь на меня внимательнее? Это похоже на доблестного и неустрашимого русского диверсанта-разведчика?
Поскольку более нелепого сравнения и представить себе было невозможно, Корнеев непроизвольно улыбнулся.