Мало того: она не только предостерегала меня против Плео, но ясно дала понять, что в моих интересах не ходить больше к нему. Я должен был выбирать между нею и им. Хотя я и так уже выбрал. Оставалось придумать благовидный предлог, чтобы не встречаться больше с доктором, а это было нелегко, кто лучше Плео смог бы рассказать мне об Арманде и о причинах несогласий, разлучивших их? Ибо теперь я желал знать все. Но если я вернусь на улицу Шаррас и если она узнает об этом, двери ее будут закрыты для меня. По натуре человек нерешительный, я не знал, что делать. Победило в конце концов любопытство. Я решил нанести визит доктору, но это будет последний, так я себе обещал.
Я подождал до конца недели, а в воскресенье вечером, под прикрытием снежной метели, опустошившей улицы, отправился к Плео. Позвонив, я заметил, что он смотрит в дверной глазок: Плео соблюдал осторожность. Он открыл дверь и с жаром пожал мне руку.
— Как хорошо, что вы вспомнили обо мне. Скорее раздевайтесь и проходите, вам надо согреться.
В библиотеке было тепло. Настольная лампа освещала шахматную доску. На столе стояла бутылка арманьяка, а рядом наполовину пустая рюмка.
— Как видите, я работал, — сказал Плео. — Моя книжка вам пригодилась?.. Вот и прекрасно.
— Как ваша рана?
— Все в порядке. Немного побаливает.
Он пошел за второй рюмкой. Не стану утомлять тебя, повторяя банальности, которыми мы обменивались в течение нескольких минут. Он первый затронул вопрос, не дававший мне покоя.
— Ну как мадам де Шатлю? Она еще не завербовала вас в свою свиту?
— Какую свиту?
— Я шучу. Хотя меня нисколько не удивит, если она попытается завлечь вас. Вы ведь иногда беседуете с ней?
— Очень редко. Однако в прошлый раз она мне сказала, что вы были ее мужем. Это вышло случайно. Среди моих книг она увидела Сент-Бева и сразу все поняла.
— Вы проявили крайнюю неосторожность, мсье Прадье.
Он встал и принялся ходить из угла в угол. Затем набил свою трубку, отпил глоток арманьяка и снова сел.
— Да, мы были женаты… два года… Развелись мы незадолго до войны. Воображаю, какие ужасы она вам рассказала обо мне.
— Ничего подобного.
— Как! Неужели она вам не сказала, что я пьяница… ловелас… прислужник оккупантов! Странно. Она распространяла обо мне Бог знает какие слухи. Я мог бы возбудить против нее дело за клевету.
— А по виду она никак не похожа на …
— Еще бы! Это она умеет. Всегда такая достойная. Такая сдержанная в речах. Этим-то она и опасна. Мой бедный друг! Я столько всего мог бы вам рассказать. Хотя если говорить по справедливости, то не одна она была виновата. Только, видите ли, эта женщина во всем ухитряется обвинить вас. С ней ты всегда в чем-то виноват.
Полузакрыв глаза, он поднес к губам рюмку.
— Бывали дни, — продолжал он, — когда я охотно задушил бы ее. И не понимаю, почему она, в свою очередь, не отравила меня. Я расскажу об одном случае, который может пролить свет на наши отношения, а вы судите сами. У нее был конь по кличке Цветок Любви, с которым они совершали длительные прогулки. Она прекрасная наездница. Однажды, возвращаясь с прогулки, она берет барьер. Несчастный Цветок Любви неудачно приземлился и сломал ногу. Я готов был лечить его. Я до сих пор уверен, что его можно было спасти. А она не захотела. Она предпочла забить его при помощи нашего тогдашнего управляющего. Тот, бедняга, даже плакал. Мы спорили не один час. Под конец, не выдержав, я ударил ее по щеке. И теперь, вспоминая об этом, я думаю, что это многое объясняет. Я был за то, чтобы защитить, спасти, сохранить. А ей сразу же подавай крайние меры. Чтобы не было в конюшне искалеченной лошади. Ей нужна была другая, здоровая. Так что, сами понимаете, у нас с ней ничего не могло получиться.
Он помолчал немного, о чем-то раздумывая. Потом наконец спросил: