— Эй! Стоять!
Взяв меня на мушку автомата, полицай двинулся ко мне. Выхода у меня не было. Из черного «ситроена», стоявшего в нескольких шагах от меня, вышли еще два человека, тоже вооруженные. Должно быть, я позеленел. Дыхание стало прерывистым.
— Ваши документы.
Я достал их, предварительно осторожно опустив чемодан на тротуар.
— Откуда идете?
— С вокзала.
И тут меня осенила безумная идея. Я нахмурил брови, делая вид, что рассердился.
— Я друг доктора Плео. И иду как раз к нему.
Полицай заколебался, потом пошел посоветоваться с одним из тех двоих, должно быть унтер-офицером. Они следили за мной издалека, о чем-то совещаясь. У меня рубашка прилипла к телу. Я едва стоял на ногах. Полицай вернулся, отдал мне документы.
— Все в порядке.
Я схватил чемодан, вовремя вспомнив наставления Жюльена: «Не показывай, что подымаешь пуды железа», и удалился на дрожащих ногах, охваченный то ли ужасом, то ли радостью.
Глава 5
— Бедный Марк, — сетовала мадам де Шатлю, — мы нагружаем вас такими трудными заданиями, знаю, вам это тяжело. Но у нас никого не было под рукой, а передачи надо возобновить во что бы то ни стало.
— Он справился, показал себя молодцом, — с гордостью заявил Жюльен.
Мы отобедали в той самой столовой, где окончательно решилась моя судьба. Ты часто вспоминал потом о нашей первой общей трапезе. Именно тогда ты обнаружил, что я стал, по неизвестным пока тебе причинам, тем новым персонажем, которого твоя приемная мать против своего обыкновения окружала вниманием. На уроках в твоем присутствии она по-прежнему называла меня мсье Прадье. А тут вдруг я превратился в Марка, и Жюльен сидел за столом вместе с нами, к тому же ели мы великолепное жаркое, словно отмечали какое-то важное событие, смысл которого ускользал от тебя. Ты старался не пропустить ни слова. Кто был этот Плео, имя которого то и дело повторялось в наших разговорах?
— Вот видишь, — говорил мне Жюльен (еще одно обстоятельство, достойное удивления, — он был со мной на «ты»!), — мы недооценивали истины. Плео заигрывает с фашистской полицией. Он дружит не только с Бертуаном. С оккупационными войсками — тоже. Иначе тебя арестовали бы. Постарайся понять. Коллаборационизм — это все или ничего. Тут не может быть середины. Либо ты с ними, либо ты против них. Тебе порой кажется, будто мы чересчур жестоки. Ничего не поделаешь, приходится!
Мадам де Шатлю предложила мне еще мяса:
— Чтобы прийти в себя после всех этих волнений. И поверьте мне — Жюльен прав. Если вам внезапно пришло в голову сказать, что вы друг Плео, значит, в глубине души вы уже чувствовали: он заодно с ними.
— А иначе чего ему прятаться? — подхватил Жюльен. — Таких типов, как он, и следует убивать: сами прячутся, а других подставляют.
Признаюсь, вернувшись домой, я стал сильно колебаться. Честно говоря, я мог бы простить доктору многие слабости. Но стать его сообщником — нет. В этом вопросе я хочу абсолютной ясности: я уже говорил тебе, что любил мадам де Шатлю. Это истинная правда. Но если я соглашался выполнять опасные задания, то уже не только ради того, чтобы возвыситься в ее глазах. Я не хочу, чтобы ты считал меня дураком. С каждым днем мне становилось яснее, что я приношу пользу. Наконец-то я на что-то годился. Вряд ли стоит и дальше развивать эту тему. Я дал себе слово рассказать обо всем без прикрас, неукоснительно следуя истине. Скажем, так: я выбрал нужный лагерь и был в этом уверен, поэтому теперь у меня появилось желание по-новому взглянуть на Плео. Какое-то время меня действительно интересовала его затянувшаяся ссора с бывшей женой — согласен, но то был период, когда я нащупывал свой путь. Отныне с этим было покончено. С другой стороны, я не обладал способностями шпионить, к тому же мне казалось смешным сообщать Жюльену кое-какие мелкие наблюдения, которыми никто не мог воспользоваться. Плео оставался все тем же. Он по-прежнему был со мной очень приветлив. Иногда мне хотелось крикнуть ему: «Да уезжайте же наконец! Спрячьтесь где-нибудь! Бросьте ваших друзей. Они вас погубят!» Я стал реже заглядывать к нему. Тогда он сам явился ко мне. Я проверял тетради, когда он постучал в дверь.