И ведь удалась им афера века, вот в чем весь серпантин!
Леха узнал об этом только вчера, случайно – зацепив в Интернете хвастливую информацию о «новейших разработках ниппонских гениев».
Все до единой разработки были его собственные.
Переговоры с директоратом оказались на редкость непродуктивными, зато краткими. Хоть официальную ноту протеста и украсили самые отборные «матовые» жемчужины из коллекции инженера, компромисса не случилось. Разновысокие договаривающиеся стороны говорили, как всегда, о разном. Вшивые толковали о бане, то есть о плачевном финансовом положении КБ, которое необходимо преодолевать. Попов – о будущем отечества и интеллектуальной собственности. Консенсус в итоге остался всего лишь нерусским словом.
Предложенные отступные подневольный отступник чрезвычайно энергично отправил куда следует. И ушел, как водится, не попрощавшись, «позабыв немой футляр».
Уйти-то он ушел, но вздувшийся фурункул смятения и гнева продолжал тревожить Попова. Чесался, проклятый. Вскрыть его следовало при помощи верного кия.
Для выполнения операции Алексей отправился в клуб «Black Jack». И все вроде бы складывалось хорошо – уже сыгрались с положительным балансом разминочные партии, уже заскакали в яблочко, как намагниченные, дуплеты… Как вдруг, на Лехину беду, пошел удар у Герки Немчика. Удар, выдержать который Попа не смог. Костяные шары, пущенные Геркой, проехались по Лехе с неумолимостью асфальтового катка.
Окончательно озверев от милостей судьбы, расплющенный, униженный и оскорбленный, Алексей до утра слонялся по увеселительным заведениям, завивая горе веревочкой. Однако мэтр прав: сколь веревочка ни вейся, все равно совьешься в плеть!..
Плеть принялась стегать Леху ближе к полудню 31 мая. В основном по буйной голове. Голова немелодично звенела и разбухала точно от грыжи. Вот почему после нудных физических и нравственных мытарств несчастный владелец грыжи оказался на проспекте Градоустроителей. Возле пивной палатки.
– Две порции, – почти не разжимая губ, пробормотал Попов, чувствуя, что это вовсе не его язык шевелится, а чревовещает грыжа.
Он кивнул в сторону разливного. Кивок усугубил Лехины страдания до максимума.
– Три, – профессионально оценила состояние клиента «сестра милосердия». Вместо шприца или клизмы ее нежная лапка сжимала рукоятку крана, запирающего внушительную пивную емкость.
«Две», – возразил ей пальцами окончательно одуревший клиент.
Профессионализм продавщицы был, конечно, выше всяких похвал, в этом-то Леха не сомневался. Просто он смутно, не охваченными грыжей клетками мозга, помнил, что денег хватит всего на две порции лекарства.
– Ну две так две. Главное – начать! – легкомысленно прощебетала продавщица и соблаговолила наконец открыть краник.
– Главное – кончить! – вяло отшутился Леха, принимая спасительные сосуды.
Замороженные губы точно магнитом притянулись к первому стакану. Говорят, нельзя объять необъятное. После размыкания губ Алексей Попов объял бессмертие. Когда последние пивные капли, ни на секунду не задерживаясь в гортани, упали вниз, он понял, что будет жить вечно. Он будет играть на бильярде Вселенной. Будет загонять шаровые скопления в черные дыры. Он – будет!
Леха медленно выдохнул остатки септичного воздуха. Милостиво кивнул ординатору службы его спасения и двинулся со вторым стаканом к выходу.
Дождь к тому времени, оказывается, предусмотрительно отступил к северо-западной окраине города, выкинув вместо белого флага веселое радужное полотенце. Солнце распаленно набросилось на лужицы, заскакало по витринам и стеклам машин. Разномастные зеленые насаждения в скверике за пивным павильоном, томно потягиваясь, так рьяно заиграли хлорофилловыми фибрами, что у Алексея защипало в носу.
И врагов-то вроде стало поменьше.
Настроение стремительно восставало из руин. С просыпающимся интересом к бытию Алексей смаковал пиво. Весьма кстати неподалеку продефилировала аппетитная блондинка. Попов сопроводил чаровницу взором, убеждая себя, что лучшей закуски, чем это вкусное зрелище, трудно представить.
Внезапно сзади на плечо опустилась тяжелая длань. Знакомый хрипловатый баритон произнес:
– Здорово живем, господин инженегр.
Осторожно развернувшись, чтобы не расплескать драгоценный напиток, Алексей увидел старинного друга Илью. Гиганта, силача, профессионального боксера и сердцееда. Илья был неузнаваем. Свежий солодовый запах плотно обволакивал его небритую морду. Коротко остриженные волосы казались взъерошенными. Таким Попа наблюдал Большого Брата один-единственный раз, лет семь назад. Когда тот, в условиях затяжного насморка, проиграл финал регионального чемпионата молокососу Деревянному Панде.
– Здорово, Илюха! – сказал Попов. – Ты чего смурной?
Илья Муромский, несмотря на недюжинный рост и физиономию наподобие кое-как отредактированной личины Квазимодо, нрава был легчайшего. По сути, был он чистым психоэнергетическим донором. Потому-то, видать, возле него даже отъявленные и прожженные мужененавистницы колебались в своем кредо. Количество феминисток, павших в объятия этому виртуозу мордобития, счету не поддавалось. Конечно, доброму и безалаберному бутузу еще в детско-юношеской спортивной школе внушили, что добро должно быть с кулаками. Только ведь мягкое сердце – не мачехин калач, скоро не зачерствеет. Каждый раз искренне кручинился крепенький паренек Илюшка, надавав сопернику по сопатке. Да и впоследствии, отведав амброзию победы, Муромский испытывал жестокие душевные муки, посылая соперников в нокаут.
«Может, и сейчас кому-нибудь чересчур сильно врезал, – подумал Леха, – оттого и страдает?»
Илья осторожно захватил Лехин стакан с пивом и, не замечая прилепившуюся к нему руку, проглотил содержимое одним глотком. Попов пораженно крякнул. Пить и курить Муромский бросил в девятом классе.
– Попчик, дорогой! – с бесшабашной лихостью загульного купчины воскликнул Илья, сминая в кулачище опустевший пластиковый сосуд. А с ним и Лехину кисть. – Поедем-ка, братишка, кататься…
– Чего вдруг? – полюбопытствовал Леха, осторожно освобождая руку из Илюхиного захвата.
– Тут, Леш, такое дело, понимаешь… Немыслимое дело. Можно сказать, мировое зло пошло войной на все прекрасное.
Попов, вспомнив собственный разговор с начальством и последовавшее фиаско в «Black Jack», заявлению Ильи вовсе не удивился. А тот продолжал:
– Мне, МНЕ предложили лечь под Хмыря! Ну ты же знаешь Хмыря. А Бакшиш, мой промоутер, шепчет, змей: «Твой последний бой». Типа шанс нарубить капусты на пенсию. Нет, ну не поганец? Я – и на пенсию! Я – и под Хмыря! Если б нас один перчила не разрулил, то… У-ух! Ты ж меня знаешь.
Алексей знал. Ой как знал.
«Видать, жадность Бакшишу совсем мозги своротила, раз решился такое Илюхе предложить, – подумал он. – Интересно было бы взглянуть на перчилу, который смог нашего медведя от буйства удержать».
Илья посмотрел ему в глаза.
– Поехали, Лешка, а? Пить будем, гулять будем, а смерть придет – помирать будем!..
– А может, брат, погодим помирать-то? – сказал Леха, которому первая часть Илюхиного лозунга понравилась намного больше, чем вторая.
– Об чем речь! – с восторгом согласился Илья. – Да запросто! Оно же только родить нельзя погодить, а остальное хоть бы хны.
Кататься перед питием и гуляньем предлагалось на возлюбленной «окушке» Муромского.
Из машины навстречу им поднялся незнакомый Попову заджинсованный мэн. Среднего роста, с обаятельной улыбкой и пронзительным взглядом темных, глубоко сидящих глаз. С усиками.
– А вот и перчила, о котором я тебе говорил, – с гордым видом личного друга всех перчил в округе отрекомендовал его Илья. – Знакомься, Лешка, это Никита Добрынин. Бывалый вояка и вчерашний санитар изнанки наших каменных джунглей. То есть морга. А это, Никит, Леха Попов, мой корешок, корешище, корефанище.