- Пойми, Дик, мне вообще страшно жить. Не дай тебе Мерлин испытать хоть сотую долю того ужаса, который испытал я. И который все еще регулярно испытываю. Я этого даже Поттеру не пожелаю. А он, кстати, единственный в школе, кто меня может в этом отношении хоть чуть-чуть понять. Правда вряд ли захочет.
- Он захочет.
- Что?
- Он захочет, если вы дадите ему такой шанс.
- С чего ты взял?
- Разговор подслушал, нечаянно. Он с друзьями говорил. Говорил, что в позапрошлом году испытал какой-то шок и что готов был возненавидеть своего отца за то, что он оказался способен на какую-то гнусность по отношению к вам.
Так я и думал, Поттер не в состоянии держать язык за зубами. Подонок!
- Он сказал, что это было?
- Нет, сэр. Он только сказал Уизли, что на вашем месте тоже возненавидел бы такого человека. Он сожалел, что вы не дали ему ни извиниться, ни вообще слова сказать тогда, но он понимает, что сам виноват. Я так подумал, что если вы будете с ним помягче, то он найдет в себе силы признать свою вину и извиниться за отца и крестного.
Нужны мне его извинения.
- За такое не прощают, Дик, поверь мне.
- Вам виднее, профессор. Просто имейте в виду, он не так кошмарен, как вы говорите. А уж за то, что сделал его отец, он действительно не в ответе.
Ну вот, мальчишка теперь тоже в адвокатах у Поттера. Тем лучше. Мне действительно стоит повторять каждое утро раз по двести: «Ричард Мелори мне не сын!» Это поможет.
- Хватит, Мелори! Это мое дело. Мы идем еще куда-нибудь?
- Можно мы просто погуляем?
Получив мой кивок, медленно идет рядом. Молчит. По-моему, он понял, что меня не слишком порадовала его адвокатская речь.
- Профессор.
- Ну?
- Я это не ради Поттера сказал. Он способен забыть об этом. Он забудет, если перестанет с вами видеться. Если вы совсем исчезнете из его жизни, даже не будете упоминаться, то через какое-то время он снова поверит, что его отец и крестный святые с белыми крылышками за спиной. Он забудет о той занозе, которая сейчас в нем сидит. Она благополучно зарастет, если вы её шевелить не будете. А вот вы никогда не забудете. Я ради вас говорю, что вы можете примириться с Поттером. Не друзьями стать, а просто обрести немного покоя.
- Мелори, у вас когда-нибудь заноза зарастала в пальце или там в ступне?
- Нет.
- Она может довольно долго не напоминать о себе, а потом вдруг появится такой нарыв, что руку или ногу впору ампутировать.
- Хотите сказать, что тут будет то же самое? Так ведь этот нарыв может вспыхнуть только на смертном одре лет через шестьдесят. И все это время с ним будет все в порядке, а вы так и будете помнить. Помнить и ненавидеть. И страдать. Да что мне с вами говорить, когда вы меня слушали? «Не ваше дело, Мелори! Не ваше дело! Я сам разберусь!» Вы не разбираетесь! Вы только терпите, скрипя зубами от ярости и злости! Однажды вы стиснете их так, что только крошка брызнет и что потом?! Может, этот Поттер в отца только физиономией пошел? Ну, гены так распорядились. Может, характер у него при этом вполне материнский, но характер на лице не нарисован. А может, он вообще сам по себе. Вы же сами говорите, что я на своих родителей вовсе не похож. А Поттер потерял своих в еще более раннем возрасте.
Он странный, Мелори. Только что он с упоением катался на машинках и орал на Русских горках. И глаза у него бывают словно у бездомного щенка. А потом вдруг раз и такие перлы красноречия. Даже хочется поверить. Только вот все равно не поверю. Сбоку заиграла какая-то шарманка, и Мелори развернулся в ту сторону, словно дает мне понять, что разговор окончен. Оно и слава богу.
Здесь, похоже, самая старая карусель парка. Не на ручном приводе, конечно, но сделанные с претензией на достоверность и раскрашенные в относительно натуральные цвета лошади, олени и слоны словно вышли из прошлого века. На серой в яблоках лошади сидит плотная рыжая девочка лет десяти с косичками, уложенными на затылке в корзиночку. В косы вплетены ядовито-зеленые капроновые ленты, увязанные над ушами в огромные банты. Девочка одета в клетчатое зеленое пальто с откинутым капюшоном, из-под пальто торчат бежевые брюки. Интересно, почему я так четко её вижу, ведь от ограды до карусели метров десять, не меньше. А я могу разглядеть даже пуговицы на её пальто. Длинные, темно-зеленые как огурцы. И косой пробор на её голове я тоже вижу. И что у неё тонкие пушистые прямые волосы и ясные серые глаза. Мелори тронул меня за руку. Можно ли ему тоже, когда карусель остановится? Я, разумеется, кивнул и купил ему билет. Хорошо, что он сейчас не будет мельтешить, мне надо подумать.
Девочка, похоже, купила два билета, потому что мой пристраивается на оленя, а она не трогается с места, только гладит своего коня, словно он живой. Снова раздается заунывная шарманочная мелодия. Карусель начинает вертеться.