Вечером, в доме Лидии Ивановны Дерябиной, что за Лобановским мостом, Тучин пункт за пунктом, по-горбачевски загибая пальцы, изложил Антонову свое чрезвычайное дело. Шел ли он на риск, доверяясь чувству прежнего товарищества? Думал ли о том, что Антонов может заподозрить его, старосту, обласканного Рюти и Маннергеймом, в провокации?
Антонов сидел на краешке венского стула, выставив вперед прямую негнувшуюся ногу, и жгутом скручивал кепку с большим дряблым козырьком. Его доброе лицо с пухлыми застенчивыми губами было красным. На выпуклом лбу выступила испарина.
Антонов принимал нелегкое решение. И Тучин ничем не мог помочь ему, потому что ничего не мог рассказать ни о Горбачеве, ни о себе. Он действовал от имени своего сомнительного, в глазах Антонова, патриотизма, но требовал, может быть, жизнью оплатить их землячество, их старую дружбу.
Антонов поднял голову и пристально всмотрелся в тучинские глаза, ища в них все недостающее. Тучин был спокоен, строг, хотелось верить в него — почему-то веришь людям, у которых хватает силы не объяснять, не оправдывать своих действий, и чем сложнее ситуации — тем больше.
Судорожно сглотнув, Антонов спросил:
— Значит, ничего сказать мне не можешь… для кого, зачем?
— Нет.
— Ну что ж… Мне терять нечего, — скомканной кепкой вытер лоб и не без вызова добавил: — Я, Дмитрий, давно согласен… раньше, чем ты пришел. Намного раньше.
Тучин удовлетворенно кивнул. Ничто не изменилось, ни в его лице, ни в позе. Спросил:
— Лично ко мне у тебя нет вопросов?
— Есть… Как к тебе относится Маша?
— Какая Маша? Жена, что ли?
— Она.
— Понимаю. Отвечу… Маша, Николай… Маша родила мне двух дочерей, Маша хочет сына… Вопросы?
— Больше нету.
Николай неуклюже встал, опираясь, накрыл рукой тучинское запястье и мощно сжал пальцы.
— Скажи, Коля, у тебя есть хоть паспорт-то?
— А как же.
— И ты можешь свободно ходить по городу?
— Попробую.
— Попробуй, а на рожон не лезь. И записей — никаких. И никаких помощников. Дело для одной пары глаз… Для одной жизни, Коля. И еще — в конце сентября появись-ка у нас, в Горнем.
— Каким путем?
— Любым, но появись… Есть у тебя там мать, а у матери над головой не крыша — решето, а тут зима на носу, вот и повод тебе.
Тучин выпрямился, весело встряхнул Антонова за плечи.
— Теперь иди.
Глава 2
Нас забросили в тыл на два месяца, а мы пробыли восемь…
Итак их стало семеро:
Дмитрий Горбачев,
Павел Удальцов,
Сильва Паасо,
Михаил Асанов,
Степан Гайдин,
Семен Июдин,
Павел Бекренев.
Двое русских, финка, карел и трое вепсов.
Соорудили шалаш — на высотке, в двух километрах от Лабручья, в глухом, отдаленном от дорог лесу. С запада и востока их прикрывала непролазная трясина, на южных подступах высотку когда-то штурмом взяла буря, лес полег, пророс молодью — тут сам леший ногу сломит. Лишь на север тянулась едва приметная хожая тропа. Туда смотрел пулемет старой английской марки «Льюис».
Обеды стряпали на костре. Спали на хвое, устланной парашютным шелком. Шелковым пологом завешивали вход.
Стоял шалаш, жила в шалаше Сильва, и Павел был вполне доволен. Имелось и поприще, на котором он преуспевал: два-три раза в день требовалось поднять на пятнадцатиметровую высоту антенну рации — он лез на ель, и в его зубах гудели волны Большой земли.
Сильва вела оживленные переговоры.
Сильва Паасо
27/VIII — 13.00
«Егору»
Передайте Гайдину, чтобы разведал побережье озера для приема груза и радистов. Координаты сообщите. Тучина пошлите Петрозаводск задачей разведки, установления связей и подготовки явок.
28/VIII — 19.00
Власову
Радисток выбросьте северная часть Матболота, координаты 92—18, груз — 92—22, старое место. Время выброски радисток сообщите.
29/VIII — 13.00