Оставляя за собой след из предметов гардероба — от строгого пиджачка до шаловливых шелковых чулок — я на неверных ногах, оббив все тело о непривычные углы и стоящую не на своих местах мебель, доплелась до постели и рухнула в нее, не разбирая.
Не было ни пышного празднества, ни даже ходивших по городу слухов. Мои дорогие подружки предположили, что, видно, невеста до того страшна, что ее и людям-то предъявить грех.
Я хорошо помнила миниатюрную девицу, хозяйку маски кваккиутль, класса опасности А1, и мстительно поспешила их разочаровать. У девицы была богатейшая шевелюра, скромные, но весьма приятные округлости. Сокрушительно молоденькая и сокрушительно хорошенькая, о чем я и сообщила злорадно подруженькам.
Я хмыкнула и перевернулась на спину. Макс трясся над девицей, как припадочный. Вспомнить приятно.
Но как он мог жениться, а?
Вот ведь подлец. Он же всего на пару-тройку лет старше. И вот — женился! Теперь меня дома совсем съедят. Живьем.
В ближайшее время мне в родовом особняке семейства Алмия лучше не появляться. Там будет стоять вой и нудеж. «Даже Шантей женился, а ты-ы-ы!». И мои вялые огрызания на тему того, что жениться я не могу при всем желании, ни на кого не произведут ни малейшего впечатления…
На этой мысли я провалилась в глухой сон и спала беспробудно до самого трезвона будильника в семь часов утра.
Пробуждение вышло тяжелым. Кто говорит — пить надо меньше, тот однозначно прав. Я перевернулась на постели, разглядывая новый потолок. Нет, на самом деле потолок был старым, старинным даже, с красивой узорной лепниной и изящной люстрой с хрустальными подвесками. Потолок мне достался от прежнего владельца квартиры, а люстра была моя. Я отхватила ее за бесценок на блошином рынке и в глубине души даже подозревала, что она краденая, ибо где еще чумазый худосочный орчонок мог взять такую люстру — тот еще вопрос. Но я здраво рассудила, что, если не я, так кто-нибудь другой ее купит, так что уж лучше буду я!
Переезд нагрянул в мою жизнь внезапно. Меня вполне устраивала уютная квартирка на углу улиц Цветочниц и Синих колпаков, которую я снимала уже столько, что привыкла считать ее своей. Вот только у хозяйки женился сын, и та решила подарить квартирку молодоженам и грядущему пополнению в семействе, а потому попросила съехать. Я стоптала пять пар каблуков, разыскивая новое место жительства, но не находила ничего подходящего. А потом, когда я возвращалась со встречи с очередной квартировладелицей, на меня упало сверху полотно с аккуратно отрисованной надписью: «Продается». Сверху ойкнули и прибежали приносить извинения — девушка как раз вывешивала этот плакат на балкон, но не удержала.
Я бросила раздраженный взгляд на подъезд, из которого девица ко мне выкатилась… и попросила показать квартиру.
В общем, плакат ей так и не пригодился.
Переезд был мучительным испытанием. Да что у меня тех вещей, подумалось мне, я в свою первую квартиру въехала с тремя чемоданами и сумочкой! Она ведь даже уже меблированная была!
И как-то внезапно выяснилось, что за десяток с лишним лет три чемодана и сумочка превратились в бессчетное количество ящиков и коробок, а хозяйская мебель незаметно перекочевала в подвал, уступив место моей собственной. Я посмотрела на все это и умыла руки, отдав чудовищное по своему размаху мероприятие в руки профессионалов.
Профессионалы дважды поднимали цену (либо поднимаете, либо ваш комод прошлого столетия весом в три тонны вы перетаскиваете на своем горбу) и провозились три дня вместо одного, прокляв меня, узкие лестницы и все на свете.
Когда они попробовали задрать цену в третий раз, я сказала, что еще хоть слово и через месяц я решу, что эта квартира мне не подходит и буду переезжать еще раз. И обязательно воспользуюсь их услугами!
Всех денег не заработаешь, а здоровье важнее, — рассудили профессионалы и все закончили вчера.
По-хорошему, надо было бы после работы сразу отправиться домой, принять доставку, начать распаковываться… хорошо, что никто никогда не узнает, как нетрезвая мастер Алмия спала среди коробок на голом матрасе под грубой простыней, защищающей мебель от повреждения при перевозе! И отлично ведь спала…
— Хорошего понемножку, Эва! — сказала я сама себе вслух и села на кровати. — Работа не ждет!
Свою работу я любила. В основном потому, что любила артефакты. Злые языки поговаривали, что куда больше людей. В принципе, злые языки в кои-то веки были правы, и я даже не планировала с этим спорить — в конце концов, видели вы когда-нибудь артефакт, который лжет, ворует, сплетничает или просто раздражает своей невыносимой тупостью? Нет. А человека? Вот то-то же.
Поэтому артефакты я любила. Вот только в создании их была не сильна. Зато любила, чтобы с ними правильно обращались, относились бережно и с уважением и всяческими другими способами соблюдали условия хранения и эксплуатации. Так что, можно сказать, на своем рабочем месте я нашла себя. Моя работа как раз и заключалась в том, чтобы контролировать — соблюдают ли владельцы артефактов условия хранения и использования. Ну, и законы. Хотя законы меня интересовали в меньшей степени.
Вторым пунктом в моей личной системе ценностей шли коллеги-артефакторы. Как правило, это оказывались интересные, адекватные люди, умные и приятные. Все остальные разумные существа в этом перечне стояли ниже. Ниже утреннего кофе с корицей и гвоздикой, ниже осеннего беспокойного моря, грызущего камни у побережья Лидия, и ниже ночных дежурств.
Гораздо ниже.
Поэтому соседи при выборе квартиры имели очень важное значение. И хоть девушка, продававшая жилье, сама жила даже не в Лидии, а недвижимость получила по наследству от скончавшейся матушки, она смогла заверить меня, что в этом плане мне несказанно повезло. Этажом ниже, по ее словам, обитал какой-то молчун, который и дома практически не появлялся. За месяц, потраченный на утрясание всяческих дел, она его видела всего раз, поздоровалась, получила ответное «здрасте» и даже не слышала шагов, когда он поднимался по лестнице. А на первом обитала старушка божий одуванчик, одинокая, самодостаточная и без кошек. Насчет кошек, правда, бабуля сетовала — мол и хотела бы завести, да без толку, не приживаются, сбегают!
Кошки мне все равно не нравились, а вот соседы-молчуны, которых не видно и не слышно, наоборот — полностью устраивали.
Я торопливо приняла душ, отыскала прилично выглядевший, а не будто пожеванный костюм, по привычке заглянула в холодильник и философски рассудила, что голодание полезно для фигуры. И с легким сердцем и пустым желудком отправилась на работу.
Управление по контролю магических проявлений встретило меня суетой и беготней, высокими мраморными колоннами и бдительно наблюдающими за всем свысока портретами лучших сотрудников.
Проходя мимо своего, я каждый раз испытывала весьма противоречивую гамму чувств.
У девицы на портрете было такое выражение лица, словно она только что проглотила огромный кол и, несмотря на перенесенные неудобства, этим достижением была чрезвычайно горда и теперь имела право смотреть на окружающих, как на грязь. Следует признать, что она все равно была хороша. Светлые волосы сияли в короткой стрижке волосок к волоску, обрамляя правильный овал лица, ровный породистый нос и губы рисунка не имели изъянов, царственная осанка и поворот головы были безупречны. Все портило только выражение лица.
Нет, определенно мой портрет, висящий в холле управления среди портретов прочих сотрудников, мне не нравился.
У меня такого выражения не бывало никогда. Я очень тщательно за этим следила. И если бы я знала, чем обернется для меня вся ситуация, то ни за что не рекомендовала бы для контракта с управлением этого художника, а по совместительству друга детства!
Увидев портрет впервые, я попыталась вызвать приятеля на разговор:
— Нико, она безнадежная стерва!
— Ты стерва.
— Да, но я надежная!
— Эва, если ты хочешь, чтобы я переписал портрет — плати. Ты знаешь мои расценки. А если ты хочешь, чтобы я тебе польстил — припиши к цене нолик, — проникновенно выдал он, пряча улыбку в углах губ.