Чихание разгоняло и склоняло фигуру Бывалого...
Шурик рассчитал, что если громила со всего размаха тюкнется лбом о стопку жестяных ведер, это надолго выведет его из строя.
Шурик нарастил стопку еще одним ведром.
Бывалый чихнул и... не ударился.
Тогда Шурик добавил еще одно ведро, и Бывалый со всего размаху, с силой инерции не менее ста пятидесяти килограммов, ударился о стопку ведер.
Днища ведер прогнулись глубокой вмятиной.
Но и на лбу Бывалого вырос холм.
Вместе с этим холмом, как надмогильным камнем, Бывалый распростерся на полу. Рядом со своими друзьями.
Вся артель была в сборе.
* * *
Еще одно приключение Шурика подходило к своему логическому концу: юный, неопытный и очень добрый в своих главных человеческих проявлениях студент третьего курса политехнического института снова победил.
Шурик только сейчас почувствовал, как он устал. Он устал так, словно всю Вселенную сейчас пронес на своих вытянутых руках.
Его ноги гудели и подкашивались. В глазах рябило и расплывалось туманным пятном все то, что он, бегая, прыгая, фехтуя и сражаясь, завершил победой минуту назад.
Шурик понимал, что, быть может, это его приключение не самое интересное в его жизни, потому в нем не были задействованы его молодой ум и смекалка, а только реакция озорного щенка, мгновенно реагирующего на ситуацию, людей и их поведение, да мускульная сила, та, которая была на данный момент.
Он отер лоб платком, который случайно выпал из его кармана, и ему захотелось отдохнуть. Уснуть сном праведника после тяжких трудов на этой грешной земле.
Шурик свалился рядом с небезызвестной троицей. Словно кто-то очень умный и дальновидный, придумавший всю эту историю, расценил долю участия каждого в ней и уложил рядом, как равных.
Последним, кто с самого начала следил с громадным интересом за всем происходящим на складе из своего тайного наблюдательного пункта, был маленький серый мышонок.
В то время, когда все его сородичи благоразумно удалились в укромные места, подальше от греха, подальше от сражения между существами, называвшими себя людьми, он це послушался приказа своей мамы и остался у входа в норку с интересом познавать окружающий его мир.
Когда все завершилось и стихло, его любопытство вывело его на свет: поближе рассмотреть тех, кто назывался: «Человеки».
Он был удивлен: какие они большие и какие глупые.
Ночью, когда по словам мамы, все «человеки» мирно спят по своим норкам, они устроили здесь тарарам. Все поразбросали, все порассыпали... Устроили пир почище мышиного.
А сейчас спят. На полу, на холоде и при ярком свете, который слепит глаза.
Мышонок подобрался еще поближе к «человекам».
Самый маленький из них причмокивал во сне.
От того, который побольше пахло чем-то гадким.
Самый большой издавал странные звуки: «Хрр! Хрр!»
А тот, который со стеклышками на носу, дышал ровно и спокойно.
Возле его руки лежала очень яркая тряпочка.
Ее цвет заворожил мышонка, и тот принюхался к его сладкому запаху.
И мышонку тоже захотелось спать. Что он и сделал, уткнувшись своим носиком в теплую руку того, что со стеклышками на носу.
* * *
Дело близилось к рассвету.
Бабушка-сторожиха «Божий одуванчик», а правильней Марья Ивановна, не спала.
Все старые люди плохо спят по ночам. А особенно те, у кого душа болит за дело, порученное им в силу разных обстоятельств другим людям.
Им все время кажется, что они это сделали зря, напрасно, потому что лучше их сделать это не сможет никто, даже очень молодой и очень сильный.
Шурик был молодым парнишкой, но не опытным и не очень сильным. А охрана объекта государственной принадлежности — дело людей опытных, которых на мякине не проведешь.
Ненапрасно ведь в сторожа идут люди зрелые, жизнь повидавшие, пороху понюхавшие.
Марью Ивановну сильно беспокоило то, что она перепоручила Шурику свое дело.
Уже перед зимним рассветом она наскоро оделась и подалась пешком на свой объект, благо он был недалеко от дома — кварталах в трех.
Еще издали она заметила дверь своего объекта охраны распахнутой и яркий свет в дверях.
Сердце упало у Марьи Ивановны, когда неверным шагом она переступила порог склада и увидела представшее ее взору.
Прямо посередине в пух и прах разгромленного, развороченного словно стадом пробежавших на водопой слонов, склада лежали трое незнакомых мужчин.
А с ними рядом — ее квартирант, студент Шурик.
И все бездыханные.
Словно спавшие богатырским сном Аники-воины.
Марье Ивановне не нужно было много времени, чтобы разобраться, что здесь было и к чему. Она не долго думая, взялась за дело.
Сперва-наперво она перетащила, как медицинская сестра с поля боя, своего, ставшего почти родным сыном, парнишку во все еще урчавший незаглушенный мотором, автомобильчик у складских дверей.
Усадила его, как куклу, натянув поглубже на уши его кроличью шапку-ушанку. Так и замерзнуть во сне-то недолго по утреннему морозцу.
Потом связала по рукам одно длинной пеньковой веревкой всю незнакомую троицу, создав тем самым некую скульптурно-выразительную композицию под названием «Бурлаки после пьянки».
Марья Ивановна надежным узлом прикрепила троицу к бамперу автомобильчика.
Села за руль.
Вспомнила молодость, когда во время войны не раз и не два доводилось сесть за руль грузовичка, доставлявшего раненых красноармейцев с передовой в тыловой военный госпиталь.
Отжала ручной тормоз, надавив на педали сцепления и газа — повела «инвалидку» с плененным эскортом прямой наводкой в районное отделение милиции.
Артель «Незадачливая троица» волей-неволей была вынуждена малость очнуться, подняться на ноги и со скоростью движущегося впереди и тянувшего их за собой автомобиля поплелась, следуя воле бабушки-сторожихи по прозвищу «Божий одуванчик», а правильнее Марьи Ивановны, к подножию одного холма, на котором в жестком кресле с высокой спинкой восседала уже проснувшаяся и плотно позавтракавшая дама по имени Фемида.
* * *
На этом месте нашего повествования стал просыпаться славный город Энск.
Проснулась, сладко потянувшись в постели, одна хорошая девочка по имени Лидочка. Вспомнила о ком-то хорошем, обещавшем ее ждать на ступеньках городского кинотеатра «Космос» ровно в семь часов вечера. После занятий.
Проснулся капитан милиции Суворов Василий Александрович. Раньше обычного. Потому что ровно на девять ноль-ноль был вызван с отчетом к начальнику городского управления МВД.
Еще раньше проснулась его супруга, уже суетившаяся на кухне на предмет плотного завтрака для супруга. Она женским чутьем чувствовала, что сегодня будет хороший день, когда в жизни супруга, а заодно и в ее что-то круто изменится.
Проснулся Павел Степанович Выпивайло. Первым делом под подушкой он нащупал письмо, пришедшее со вчерашней почтой на его имя в коммунальную квартиру, где он обитал.
На конверте вместо обратного адреса красовался отпечаток штемпеля, который гласит о том, что письмо из казенного дома. Из того, о внимании которого давно мечтал Павел Степанович, прораб строительно-монтажного управления номер шестьдесят один.
Проснулся от короткого сна в кресле рядом с телефонным аппаратом Семен Давыдович Петухов, директор базы. Телефон молчал всю ночь. Семен Давыдович подумал было, что тот неисправен. Бывает же такое! Но тот был исправен. И контрольного звонка не было. Семен Давыдович стал принюхиваться: в воздухе снова чем-то явственно запахло.
Проснулся Борис Ипполитович, профессор.
В общежитии проснулись Генка Сенцов, студент-отличник, Костя-мастер, Дуб и Туз; проснулась Ирина, с недавних пор неподружка Лидочки.
Проснулся весь город.
И весь город еще ничегошеньки не знал, какой герой живет и учится в их славном городе Энске.
А звали-то героя просто — Шурик!
* * *