Верзила убрал живот, и напарники продолжили путь.
Шурик свернул было по коридорчику налево, как что-то внутри него заставило остановился и оглянуться: напарника рядом не было.
Он исчез.
Испарился...
А может, затаился?..
Шурик было даже вздохнул с облегчением, но предусмотрительность вынудила поискать пропавшего напарника.
«Кто его знает, может, заблудился с непривычки?»
Напарника не было ни в соседнем помещении, ни на лестничном пролете. Шурик подошел к стене, в кладке которой зияла незаложенная по какой-то причине кирпичом дыра, решил там посмотреть.
Напарника не было и там...
Верзила стоял, затаив дыхание, совсем рядом. За углом будущей однокомнатной квартиры.
Он выжидал.
Как только студент полез зачем-то в дырку в стене, решение пришло внезапное и окончательное.
Верзила решительно сбросил с плеч пиджак, засучил рукава и взялся за мастерок. Кирпичи так и мелькали в его руках, откуда-то проснулась в нем дремавшая доселе выучка класть печи... Казалось, не прошло и полуминуты, как дыра стала сплошной стеной, как ей и надлежало быть. Она совершенно слилась с остальной частью кладки. И не отличить.
«И пусть! И не найдут! — радостно, заполошно думал Верзила.— И искать не станут, студентика какого-то. А если и станут, то не скоро. Интересно, сколько ему нужно, чтобы он заорал от страха?» — Верзила увидел на полу отломившуюся от веника веточку с пожухлыми листиками и воткнул ее в свеженький шов между кирпичами.
Приложив ухо к стене, прислушался.
И в зловещей тишине из-за стены ему почудилось не то пение ангелов небесных, не то прощальные вздохи и мольбы студентика.
«А в общем-то даже и леший с ним, с напарником,— решительно размышлял Шурик.— Так спокойнее. Сам все сделаю, а то еще...»
На этом месте своих размышлений Шурик вдруг увидел потерявшегося напарника. Тот, коленопреклоненный, стоял у стены в какой-то благоговейной позе.
«Молится, что ли? — подумал Шурик.— Баптист?» Шурик даже где-то внутренне успокоился, потому что ему не доводилось еще слышать о баптистах, как о разбойниках. Да и вообще, он впервые в своей жизни лицезрел живого баптиста. Шурик тоже присел у стены. Ему тоже захотелось услышать за стеной то, к чему так напряженно прислушивался его напарник. Минуту они, замерев, сидели друг против друга, но цеховое для всей учащейся молодежи Страны Советов — «Хочу все знать!» — вынудило студента Шурика нарушить тишину и спросить:
— Что там?
— Тсс! — отмахнулся как от назойливой мухи Верзила и вдруг оторопел:
— Покойник!
Покойник, только что заживо замурованный им самолично, сидел напротив него...
Живой...
И не покойник вовсе!..
Студент был здесь, а там за стенкой не было никого и ничего!
Его опять надули!
Его опять накололи, как... какого-то студента!
Верзила в отчаяньи плюнул на пол, вскочил на ноги и решительно натянул на себя свой пиджак.
— Слушайте! — неожиданно для себя пошел в атаку Шурик.— Где вы пропадаете? Я вас по всему корпусу ищу, бегаю. Работа же стоит!
— Слушай сюда, студент! Работа стоит, а срок идет. Ты не забывай: у тебя учет в рублях, а у меня в сутках!
Что-то очень холодное промелькнуло во взгляде Верзилы, когда тот сверху вниз посмотрел на студента.
* * *
«Ничего. Подождем. Еще посмотрим...» — думал Верзила, выходя во двор из здания.
«Ничего. Все будет нормально. Спорим, что нормально...» — думал Шурик, шагая следом за напарником, потом чуть впереди него, и, таким образом, указывая дорогу к большой бадье, куда только что сбросил свежепривезенный бетонный раствор самосвал.
Основной рабочей задачей разнорабочего Шурика была доставка раствора в труднодоступные для подъемника места строящегося корпуса. А поскольку труднодоступных мест в нашем строительстве всегда значительно больше, чем доступных, на смену технике приходят руки разнорабочих.
Сменная выработка Шурика и его напарника зависела от количества доставленного наверх раствора. Доставлять нужно было либо ведрами, что не очень выгодно, либо носилками, что равнялось пяти-шести ведрам. Шурик был в душе начинающим рационализатором и потому поставил напарника перед неизбежностью: носить станут носилками. А точнее, Шурик просто не предложил напарнику никакого выбора. Просто принес носилки, две лопаты: одну поменьше, другую побольше — и все.
Верзила поначалу было примерился к большей. Но взял маленькую,
«Большой ложкой только щи хлебать здорово! — решил Верзила.— А работать лучше маленькой!»
Шурик черпал из бадьи с раствором большой лопатой, его напарник — малой, так и шло у них дело. Все равно учет был одинаковым для обоих. И уж тут не важно, кто больше взял, кто меньше донес.
Это очень хорошо понимал Верзила и не менее хорошо Шурик-студент.
Взаимопонимание между партнерами налаживалось нескоро и с трудом. Кому впереди нести носилки, кому сзади — этот вопрос имел не просто риторический оттенок. Идти впереди — это значит быть подставленным под тычки напарника носилками, идя сзади — это значит использовать всякий момент, улучить всякую минуту, чтобы досадить студенту тычком, подножкой, рывком. Потому-то впереди выпало нести Шурику: руки у него были заняты носилками. Их-то не бросишь, иначе растворчик-то тю-тю!..
Словом, не простое это дело — взаимопонимание между народами, не говоря уж — между просто людьми.
Работа разнорабочего за смену менялась и потому была творческой, то есть надоесть никак не могла. Только что носили раствор, теперь носите опилки за циклевщиком паркета, извольте радоваться. Цикля работала, как бешеная: она выла, как изголодавшийся зверь, поедала верхушку только что уложенного паркета и выплевывала ароматный ворох опилок: носить — не переносить.
Шурик, смирившись с судьбой, а скорее из желания не потерять возможно лишний заработанный рубль, делал эту работу один. В поте лица своего, но с гордостью.
В прорабской черный эбонит телефонной трубки раскалился докрасна:
— Клавдия! Наверное, мы оба, так сказать, сгоряча...
— Ты полагаешь — навсегда?
— Ключ?
— Поверь, мне нелегко все это слышать, Клавдия, еще труднее в данный рабочий момент переубедить тебя.
— Прощай...
Павел Степанович положил трубку. А может, оно и к лучшему? Маленький роман с перезрелой буфетчицей из столовой СМУ, в котором, не покладая рук, трудился Павел Степанович, по его мысли, забрел в тупик.
Поначалу незатейливая Клавдия, а со временем все более требовательная пассия Павла Степановича становилась обременительной в своих амбициях: взамен на ключ от своей комнаты потребовала ключ от комнаты Павла Степановича в коммуналке; Павлу Степановичу становилось все труднее контролировать заначки своей заработной платы, остававшиеся от «совместного ведения» хозяйства.
Клавдия вдруг запретила Павлу Степановича командировку за счет городского отделения Всесоюзного общества «Знание» в областной центр на трехдневные курсы по теме «Есть ли в космосе разумная жизнь?», сославшись на необходимость выезда Павла Степановича к Клавдии на родину — деревню Устюжино на посадку картошки.
Павел Степанович взбрыкнул. Сильно. Не без принятия соответствующей дозы спиртного. Разговор получился крутым, и, как видите, не без последствий. Просто Павел Степанович вдруг ясно увидел череду неожиданно откуда появившихся препятствий на пути к достижению своей мечты. Эта череда все яснее принимала облик Клавдии. А с препятствиями Павел Степанович привык сражаться. Сегодняшнее сражение Павлу Степановичу, кажется, удалось выиграть...
Настроение вдруг приобрело окраску. Появилось желание немедленно в чем-то себя реализовать. И Павел Степанович отправился на контрольный обход. В течение рабочего дня он с удовольствием улучал минутку, чтобы обойти дозором все наиболее неблагополучные в плане графика работ участки, морально поддержать бригадиров, кого пожурить, за кем присмотреть. По всему было видно, что Павлу Степановичу решение о разрыве с надоевшей Клавдией пошло на пользу: он выглядел по-юношески бодро и весело.