Быстров приказал подготовить пулемет, оружие и, когда Веру Васильевну поведут на казнь, открыть по карателям стрельбу. На это он выделил пятерых человек, каждому нашел свое место. Отбить Веру Васильевну он взял на себя, выбрав в помощники лихого и бесшабашного военкома Еремеева и смелого, никогда не теряющегося работника исполкома Семина. Но тут вмешался Данилочкин, рассудительный, хозяйственный мужичок, заведующий земельным отделом.
— А если снять часового, открыть амбар да увезти ее поперек седла?
— Там такие болты…
— Ключами.
— Ключи у белых.
— Никогда не поверю, чтоб у Астахова не было вторых ключей.
— А что, — согласился Быстров. — Попробую, поговорю с Астаховым.
Так и решили. Быстров пойдет в дом. Один. Тоже требуется отчаянная смелость, но это уж его дело. Короче, Астахова он берет на себя. Остальным ждать. Зайцеву с лошадью быть за астаховским овином.
…Небо стало сереть, когда Степан Кузьмич взобрался со стороны Поповки на забор астаховского двора, поднялся на крышу лавки, перебрался к слуховому окну, влез на чердак и прошел через сени в кухню.
— Здравствуй, тетка, — позвал он кухарку Надежду.
Та не раз видела Быстрова, обомлела, даже присела на скамейку со страху.
— Позови хозяина, — приказал Быстров. — Да тихо, чтоб никто ничего. Скажи, с коровой что-нибудь. Смотри!
Сила Быстрова заключалась еще и в том, что он умел верить людям, а Надежда была из тех простых сметливых русских баб, у которых отчаянные мужики всегда вызывали восхищение.
Она прошла в кладовую, где ночевал Павел Федорович. Он не спал, все прислушивался к тому, что происходит в штабе.
— Дело к вам, зайдите…
Надежда зря не позовет. Павел Федорович пошел за ней, открыл дверь и обомлел не меньше своей работницы.
— Здравствуйте, — сказал Быстров. — Времени у меня мало. Видите? — он достал из кармана небольшой офицерский маузер. — Понимаете?
— Понимаю, — подтвердил Павел Федорович.
— Быстренько вторые ключи от амбара.
— У меня их нет. — Павел Федорович покачал головой. — Все ключи у меня забрали.
Быстров усмехнулся.
— Так я вам и поверил.
Павел Федорович колебался лишь несколько секунд.
— Сейчас.
Быстров поиграл маузером.
— Предупреждаю, если кто войдет вместо вас, стреляю, а если пристрелят меня, не позднее сегодняшнего вечера Еремеев отправит вас вслед за мной.
— Об этом можно не говорить, — пробормотал Павел Федорович, аккуратно прикрывая за собой дверь.
Последующие секунды, как потом признавался сам Быстров, показались ему часами. Но дверь приоткрылась, и… показался все тот же Павел Федорович.
— Вот… — Он положил на стол два ключа. — От обоих замков. Все?
— Все, — подтвердил Быстров. — Мне только одно удивительно, почему вы сами не выпустили жену своего брата?
— А я в чужие дела не мешаюсь, — возразил Павел Федорович. — Жена не моя, а хозяйство мое, я им рисковать не намерен.
Быстров насмешливо взглянул на Астахова.
— Эх вы.
— Пожалуйста, — сказал Павел Федорович. — Я вас не видал и ничего не давал.
— Не волнуйтесь, — усмехнулся Быстров. — Ключи я вам скоро верну.
Он прошел через сени, рискуя встретиться с кем-нибудь из солдат или офицеров, поднялся по лестнице на чердак и скрылся так же незаметно, как и появился. Не успел он дойти до церкви, как возле исполкома послышался шум. Быстров свернул и дворами добрался до сторожки: сомнений не было, белые выступали из Успенского.
Осторожно постучал к хромому Григорию, тот всегда начеку, Быстров с ним все время поддерживал связь, однако самого его увидеть в эту минуту Григорий не ожидал.
— Что происходит?
— Выступают.
— А это?
Быстров указал в сторону виселицы.
— Остается ихний ротмистр и сколько-то солдат, сделают свое дело и догонят.
— Ты жди нас…
И Быстров заторопился к церкви.
Коммунисты сидели за кустами в засаде.
— Выступают на Тулу, но палаческая команда остается. Подождем немного. А как пройдут Кукуевку, Семин и Еремеев поднимут стрельбу. Где-нибудь за исполкомом. Отвлекающую стрельбу. Понятно? В бой не вступать. Зайцеву ждать меня с Маруськой на огороде Астаховых. Остальным дождаться Зайцева и расходиться. А ежели белые начнут меня преследовать, то прикрывать…
Быстров кивнул Зайцеву и не спеша зашагал через дорогу.
Этим и брал, никогда ничего не боялся, точно фронт в тысяче километров, а он здесь самая прочная законная власть.