— Какой муж?! — Изумлению Веры не было предела. — Мама мне ничего не говорила…
Кое-как удалось выяснить следующее.
Где-то в начале года в их квартире появился молодой человек, по виду кавказец. Кто он такой, откуда взялся, где и как познакомился с Вериной матерью — соседка не знала. Ее это, собственно говоря, и не интересовало, поскольку визитер, в общем, никаких хлопот не доставлял. Появлялся он не часто, особенно поначалу, никогда не шумел, никаких компаний не водил, пьяным его не видели. Даже позднее, когда он появлялся уже по нескольку раз в неделю и оставался ночевать, ничего не изменилось. Напротив, Зинаида — так звали Верину мать — стала пить меньше, за порядком в квартире следить начала, да и за собой, чего последние лет пять-шесть за ней не наблюдалось. Так что появление в их тихой квартире Гены — так, во всяком случае, он назвался — проблем не принесло. Скорее даже наоборот. Замок на входной двери, например, сменил, соседке ключ дал и денег не стал спрашивать.
А что до их личных взаимоотношений, то жили они в одной комнате, а что и как… Поэтому, когда однажды — с месяц назад — Зинаида сообщила, что Гена — ее законный муж, соседка страшно удивилась. Во-первых, этот Гена Зинаиде в сыновья годился, а во-вторых, они — ну никак не пара. Она — если не совсем опустившаяся, то уж, по крайней мере, не на выданье, не в пример ему: молодой — около тридцати пяти на вид, видный, при деньгах… Какая же они пара? Впрочем, соседке до этого дел особых не было, поскольку, повторяю, проблем у нее с новым жильцом не возникало.
А про мамино здоровье сказала, что за последние годы, когда она пить стала сильно, то и сдала заметно. Жаловаться она никогда не жаловалась, но, когда человеку за шестьдесят, болячки не спрячешь. Тем не менее, когда Зинаиду забрали в больницу — «скорую» вызывал Гена, — это было как гром среди ясного неба. Еще утром они вдвоем чай пили на кухне, и Зинаида про здоровье и словом не обмолвилась, да и выглядела как обычно. А уж известие о смерти соседки, последовавшей буквально через три дня после госпитализации, повергло старушку в настоящий шок.
Похоронами занимался новоявленный муж, уже прочно обосновавшийся на новой площади. Сделано все было быстро, а как там и что — соседка не знает, поскольку ее саму не пригласили, чем, кстати, страшно обидели…
— Подожди, Лен!.. — Я уже немного устал от этой истории и к тому же не совсем понимаю, какое она имеет отношение ко мне и к той замечательной фирме, которую я имею честь представлять. Да и, откровенно говоря, хотелось бы с Ленкой поговорить о чем-либо другом. — Я, разумеется, твоей подруге сочувствую, но что вы от меня-то хотите?
— Я не знаю, Павел. Понимаешь, тут ведь явно все незаконно. Не может быть у Вериной мамы мужа — так вот, невесть откуда… Не могла она Вере об этом не сказать. И теперь он живет в этой комнате, хотя на нее никаких прав не имеет, а Вера, которая там с рождения жила, теперь на улице оказалась. Она сейчас пока у меня остановилась, благо семья на даче, только…
— Постой! — Я слегка сжимаю Ленкин локоть. — Я еще раз говорю — я все понимаю и твоей Вере сочувствую. Но поймите же вы, наконец…
Я неспроста употребил множественное число, поскольку ко мне вот так же много раз обращались друзья, знакомые, друзья знакомых и знакомые друзей. У всех свои проблемы, но суть одна — обидели, и единственный, кто может помочь, — это ваш покорный слуга. Эх, да если бы я мог всем помочь…
— …поймите вы наконец, что я — не суд, не ЖЭК и не ЗАГС. Наша задача — преступления раскрывать. А где здесь преступление?
— А что ж, по-твоему, чужую комнату отнимать — это не преступление?
— Хорошо… — вздыхаю я, поскольку женщине, которая к тому же еще и «на эмоциях», растолковывать особенности функционирования нашей бесподобной правоохранительной системы — это то же, что разъяснять нильскому крокодилу правила узбекской грамматики. — Тогда давай так: соседка что — соврала, что Гена — Вериной мамы законный муж?
— Ну, я не знаю… — уже не так уверенно произнесла Ленка. — Но согласись, что это, по меньшей мере, странно, когда…
— Это далеко не самое странное в этой жизни! — наставительно замечаю я, не давая моей собеседнице вновь завести сказку про белого бычка. — Леночка, ты пойми, что я могу верить только фактам. Поэтому давай предположим, что это действительно так — в смысле, Гена действительно… хмм… Верин отчим… Я говорю — предположим! — повышаю я голос, видя, что Ленка опять порывается вступить в дискуссию. — Если это так, то его пребывание в этой комнате никак не назовешь незаконным. К тому же — ты не допускаешь мысли, что Верина мать могла его прописать, а? А если комната приватизирована — то и вообще завещать?