Сначала были арестованы несколько сообщников Соколова. Сам он сумел бежать от преследования. Под контроль уголовных розысков Мологи, Углича, Рыбинска, Ярославля были поставлены поезда, гужевой транспорт, телеграф, телефон, даже многие проселочные дороги. Наконец, поступило сообщение, что Соколов должен прибыть на станцию Козьмодемьянск. В засаду ушли три сотрудника во главе с Константином Ивановичем. Несколько дней таились они в полуразрушенном старом доме возле станции, в кустах.
— А больше всего комары помнятся…
Константин Иванович даже щелкнул пальцем по столу — так сердит был до сих пор:
— Время летнее — июнь стоял, влажный от дождей. Комаров — тучи. Костра не разведешь, снадобий разных отпугивающих тогда еще не изобрели, видно. Вот и мучились, корчились, сражались втихомолку с комарьем все эти дни…
Как-то под вечер с московского поезда сошли двое — мужчина с небольшим чемоданчиком и женщина — по приметам Соколов и его последняя любовница Агафья. Быстро двинулись они по дороге на Курбу. В версте от станции около леса из кустов к ним навстречу вышли все трое агентов. На окрик «руки вверх!» Соколов, бросив чемоданчик, выхватил наган. Выстрелить ему не удалось.
Губерния постепенно очищалась от банд и другого преступного элемента, снижался процент крупных происшествий, исчезали профессиональные громилы, меньше становилось беспризорников. Большое внимание уделяли теперь милиция и уголовный розыск не только оперативной работе, но и работе воспитательной. Так, в 1926 году состоялось заседание Ярославского горкома партии, в решении было записано:
«Пьянство, хулиганство… имеют свои глубокие корни, и поэтому центр борьбы надо перевести на усиление культурно-воспитательной работы, причем проводить ее следует не в ударном порядке, а постоянно и каждодневно»…
Это дело было не менее трудное, чем открытые схватки с преступниками. Надо было воспитывать, убеждать.
Константин Иванович Орловский рассказывал:
— Смотришь, бывало, на беспризорников: чумазый от угольной пыли, голодный, худущий. Руки в ссадинах, грязные, весь в цыпках. Думаешь: кто из тебя выйдет, паренек? Что будут делать твои руки: орудовать ли «фомкой», набором ключей и отмычек или же строгать, пилить, тесать? Что будут делать? А ведь этот вопрос и нам приходилось решать. И от нас зависела жизнь такого паренька или девчонки. От работников милиции, от воспитателей, просто от добрых, отзывчивых людей. Воспитатель — это тот же стрелочник. Куда повернул стрелку, туда и пошел поезд.
Работа, полная напряжения, связанная с риском для жизни, работа, по существу, без отпусков, с редкими спокойными ночами сказалась в конце концов на здоровье. В 1929 году Константин Иванович приехал по служебным делам в Рыбинск. В центре города его валит сердечный приступ на тротуар. Приказ врачей сводился к тому, что, мол, работка тебе, Орловский, нужна более спокойная теперь… Не допустим в розыск…
Константин Иванович, рассказывавший об этом, улыбнулся и добавил:
— Ну, ладно. Отдохну тогда. А еще раньше было предложение работать преподавателем в милицейской школе.
И поехал Орловский преподавателем в том же году во Владимирскую школу милиции. Но быстро заскучал он в тиши, без товарищей по уголовному розыску, без выездов и обходов. Заскучал и снова запросился в боевой строй.
В дальнейшем он работает в управлении милиции Горьковской области, потом начальником уголовного розыска Кировской области.
В годы Великой Отечественной войны Константин Иванович уходит на фронт. Судьба снова забросила его на Кавказ. Шагая в рядах бойцов истребительного батальона, смотрел он на эти горы в снежных воротниках, на парящих орлов, на белые облака, похожие на льды, сползающие бесшумно в ущелья, и видел себя тем же молодым парнем Костей Трофимовым. Вот там он — за этими горными вершинами, только обогнуть их, спуститься, — и побежит он, путаясь в длиннополой шинели, с трехлинейкой в руках, крича что-то. А впереди пулеметный огонь, проволочные заграждения, свет прожекторов…
Шагал улыбаясь, вспоминал все до мельчайших подробностей, шагал под мерный топот сапог, тихое звяканье прикладов, приглушенные команды…