— Степана замучили, Ванечку порубили… — продолжала повторять Матрена…
Отец Ивана, Степан Савин, погиб, сражаясь с бандами «зеленых». Месть, великая животная ненависть к новому строю гнала бандитов на преступление, террор, насилие. Так рассудил Михеев. И следователю Николаю Елизарову, прибывшему из Любима, предложил свою версию. Убийц вскоре нашли — зарубили Степана Савина родственники «зеленых». Прошел год, бандиты понесли наказание, а мстители не унимались. Поздно вечером Михеев возвращался в Закобякино, и при въезде в село из-за сарая черной тенью обрушился на него железный лом. Лошадь рванула, сани разворотило, удар пришелся мимо, Михеев уцелел.
И вновь: «Помоги, Егорыч!»
Он помогал. Трагическое подчас соседствовало с самыми что ни на есть бытовыми заботами.
«Кто дал право издеваться мужу над женой?» — заявление участковому уполномоченному тов. Михееву М. Г. Копия: редактору любимской газеты «Северный колхозник» тов. Мартынову Т. Заявление красной женделегатки Татьяны Кузьминичны Грибовой лежало в планшете Михеева.
«На глазах всех людей он орет ей: «Становись на колени и кланяйся мне в ноги!» Послушная, запуганная жена покорно выполнила варварское требование деспота-мужа и преподнесла ему три земных поклона. После этих поклонов Иванов снова начал избивать жену и бил до тех пор, пока жена перестала издавать звуки, чувствовать боль и страдания! Мы подошли, чтобы оттащить от изверга его жертву, а он покрыл нас бранью…»
Еще одно заявление.
«Шинкарки Пелевина и Скворцова открыто торгуют водкой. Помогает им член церковного совета Тимофеев. А председатель сельсовета Тихомиров шинкарей укрывает и им потворствует».
Опять Тихомиров, дался он им.
— Ты заходил бы ко мне почаще, Егорыч, — приглашал Тихомиров. — Катерина твоя за сорок километров сохнет, ты ведь, поди, по дому соскучился. А моя хозяйка угощать умеет. С деньгами у нас вот только загвоздка, не пойму, в чем дело. Ну, деньги дело наживное — сегодня нет, завтра будут.
Тихомиров работал по совместительству счетоводом в колхозе «Первое Мая». Председатель колхоза Федор Зайцев был им доволен. Однажды Тихомиров пришел к Михееву.
— Растрата у нас обозначилась, — и улыбнулся виновато. — Дело судебное. Как, погасишь эту лампаду?
Михеев насторожился. «Лампада» светила на три тысячи с лишним рублей. Приехали ревизоры. Окна в колхозной конторе мигали и по ночам. Считали — пересчитывали. Вроде все налаживалось — вкралась ошибка. Нашлись неучтенные денежные расписки.
Тихомиров работал азартно, успевал больше других. На совещаниях его ставили в пример. Хлебопоставки сдавали первыми. И Настя не появлялась у Михеева. Как-то в Любиме он встретил ее. Боты фетровые, новые, шаль пуховая. Овальный бежевый чемоданчик кладет в сани с трудом — покупки. Значит, семью устроила. Мальчишка сыт. Помог все-таки Тихомиров?..
Не раз приходилось Михееву бывать в Чернышове. Дом у Тихомирова большой, справный. Места для ночлега хватало. Не дом, а полная чаша, чувствовалась хозяйская рука, заботливый глаз.
Чаша… Когда обокрали церковь в Пречистом, Тихомиров выехал на место с участковым. Отправились в Пречистое сразу, как только мальчишка сообщил: нашел в кустах ризу, у ризы оторваны «камни» — срезаны драгоценные украшения. Там, в кустах, и подобрал Тихомиров чашу для причастия — тонко вызолоченную, украшенную гравировкой и чеканкой. По краю чаши вязью шла надпись: «Пиите от нея вси есть кровь моя изливаемая за вы за многи в оставление грехов», — прочитал Тихомиров и бережно охватил чашу ладонями. — Богатая вещь. Потеряли, сволочи… Да, в оставление грехов…
— Грехов, — усмехнулся Михеев. — Знаток! Ты лучше вокруг походи, нет ли еще чего, — и стал осматривать царапины у выломленного церковного засова, пытаясь определить форму отмычек.
— Охрану усилить надо, — твердо сказал Тихомиров. — Стариков ставим, а они спят. Скрутить их — плевое дело. Чувствую, дюжие молодцы работают. А в алтарях ценности неисчислимые. Народные ценности, на совести нашей они, не все еще понимают только.