После школы были курсы ветеринаров. Николай любил животных. Любил ухаживать за лошадьми, слушать пение птиц, возился со щенками. Потому и выбрал себе эту профессию.
В середине тридцатых годов его призвали в армию. Он закончил в Москве курсы командного состава войск внутренних дел. Из Москвы его прислали сюда, в Ярославль, на охрану важнейшего объекта. И быть может, здесь родилась у него любовь к древнему русскому городу. Шагал в предрассветные часы по широким улицам, любовался волнами реки, о которой он слышал столько песен там еще, посреди пыльных украинских шляхов, посреди садов.
В свободное время он уходил в город, бродил по улицам, по площадям. Приходил на танцы в Полушкину рощу. Здесь на танцах и познакомился со своей будущей женой Анной. Провожая, напевал песни русские, украинские, подсвистывая, улыбаясь задумчиво…
После службы, поженившись, они остались жить в Ярославле. Бабюк становится сотрудником областного управления внутренних дел, отдела уголовного розыска. Есть фотография того времени — крепкое волевое лицо, весь в каком-то напряжении, в готовности, весь сплетенный из мускулов и нервов, напоминающий чем-то боксера. Ну, он таким в общем-то и был в жизни — всегда в напряжении, всегда в стремлении идти вперед и только вперед, невзирая ни на какие опасности…
Мирный период работы в управлении был недолог — началась война. В сорок втором году организовался отдел по борьбе с безнадзорностью. В него вошли четверо — Аристов, Анна Ульяновская, учительница по профессии, Александр Рябов и Николай Бабюк. Работа у них была мучительна, работали, можно сказать, со стиснутыми зубами, с жутко напряженными нервами. Дети… На их лицах муки и страдания… В глазах пламя горящих домов, взрывы бомб. Их руки, ждущие кусок хлеба… Их одежда — рванье. Их души, искалеченные, измученные. Сотрудники отдела искали их, выброшенных войной, на берегу Волги под лодками, на чердаках, в железнодорожных тупиках, в подвалах, по поездам.
Александр Михайлович Рябов, рассказавший о том времени, в одном месте прервал разговор, попросил с виноватой улыбкой:
— Дайте я помолчу немного…
И было видно, как переживает этот уже пожилой человек, и были видны в его глазах коридоры, полные этими детьми, были видны бегущие по базарам мальчишки, были видны они сами, сотрудники, — усталые, измученные.
Странные мысли приходят в голову — ведь есть где-то мальчишка тех лет. Взрослый человек, понятно. А по тем годам мальчишка. И нет-нет, вспомнит он тот подвал, где спал, окутавшись в тряпье. Нет-нет, да и вспомнит тихие шаги и руку, которая легла ему на плечо, и голос:
— А ну-ка, парнишка…
Вспомнит, как рвался из этой руки, а голос был добр:
— Что я тебе, плохого хочу, а?..
Нет уже Аристова, куда-то далеко уехала учительница Ульяновская, на пенсии Александр Михайлович Рябов…
А тогда их пути разошлись в сорок третьем. Бабюка перевели в уголовный розыск на один из особенно опасных и тревожных участков, на борьбу с кражами. Ярославль был в непосредственной близости к фронту, по разным каналам в руки преступного мира попадало оружие.
Многие помнят его по тому времени — он ходил зимой в кубанке, в хромовых сапогах, в коротком полушубке, засунув руки в карманы. Ходил легкой походкой, кажущейся даже беспечной. Но идущий с ним рядом человек мог заметить, что он все время в тугом напряжении, что глаза его все время кого-то искали, кого-то ждали…
Это совершенно точная характеристика Бабюка.
Бывал он порой весел — где-нибудь в комнате милицейского клуба на улице Ушинского, собрав вокруг себя друзей, потешил их забавными россказнями. На каком-нибудь праздничном вечере вдруг даже отважится выйти в круг под вальс «На сопках Маньчжурии».
Но бывал угрюм и раздражен. Нередко это было связано с вестями с фронта. На Украине под оккупантами оставались его родители, как раз в это время погибла его мать. Он просился в ряды действующей армии, считая, что там его место. И когда приходила повестка из военкомата, как-то светлел. По рассказу Анны Николаевны, Бабюк собирался в военкомат, как на фронт, был праздничен, оживлен. Возвращался пасмурным, говорил: