Сам Викентий Александрович со своей верной подругой Евдокией Васильевной воспитал и вырастил четырех сыновей. И может быть, потому, что главные свои университеты они прошли в напряженном и постоянном труде, они выросли и стали людьми настоящими, дельными, человечными. Борис — главный технолог на московском заводе, Николай — инженер-металлург Череповецкого гиганта металлургии, Владимир — научный работник, Виктор — инженер-конструктор.
Когда сыновья собираются вместе, они любят рассматривать отцовские фотографии, награды. Орден Красного Знамени. Орден Красной Звезды. Медаль «За боевые заслуги». А вот — памятный документ, Грамота МВД СССР, полученная Лохматовым спустя некоторое время после раскрытия дела по убийству Тамары Басковой.
«Товарищ Лохматов Викентий Александрович награжден нагрудным знаком Заслуженного работника МВД № 5824 за успешное выполнение оперативного задания.
И еще один эпизод из биографии «стремительного» майора. …Когда Уинстон Черчилль выходил из Ливадийского дворца или прохаживался в свободные минуты по берегу моря, он всегда видел рядом русского старшего лейтенанта, подтянутого, молодцеватого и очень спокойного. Русский офицер молчаливо сопровождал английского премьера на прогулках. То было время Ялтинской конференции в Крыму… Порой Черчилль вонзал в старшего лейтенанта пристальный взгляд, казалось, он искал в его серых глазах ответ — откуда у русских парней такая спокойная уверенность?.. Война еще полыхает, уносит тысячи жизней. А союзники, как та хитрая бабушка из русской присказки, еще могут ответить «надвое» о втором фронте. А могут и вообще не ответить. Промолчать.
Фотография 1944 года хранит о тех днях память. Трое офицеров из личной охраны Черчилля. Иван Седельников, Андрей Лукьянов и Викентий Лохматов, гордые своей миссией — охранять покой мировой важности совещания.
«В холеном лице лорда, — говорит Лохматов, — мы угадывали беспокойные мысли. Он боялся нашей победы…»
Викентий Александрович задумчиво рассматривает фотографию 1944 года. В январе сорок четвертого года он стал коммунистом. После службы в Советской Армии он продолжал оставаться на переднем крае, придя на работу в уголовный розыск. А должность у «стремительного» майора нелегкая и почетная — служить трудовому серпу и молоту, охраняя и защищая их щитом и мечом.
С. Подлипский
Слово о милиционере
Хочу рассказать о хорошем человеке, который принес людям немало добра и помогает искоренять зло, увы, еще существующее в нашем мире. Человека этого любят товарищи по работе, его ученики, к нему с уважением относятся и те, к кому он приходил на выручку, даже многие из тех, что оказались виноваты перед законом, перед обществом и понесли благодаря его стараниям заслуженное наказание. Не скрою, мне он очень понравился, и я буду рад, если это чувство симпатии сумею передать читателям.
Почти у каждого из нас бывает в жизни свой «звездный час», когда мы совершаем поступок, требующий предельного напряжения всех сил, надолго остающийся в памяти и нередко определяющий дальнейший наш путь. Я раньше считал, что для Дмитрия Александровича Большакова этим часом был тот, когда он, тяжело раненный, истекающий кровью, задержал вооруженного бандита. Орден Красного Знамени получил в мирное время. Немного в стране таких милиционеров, а в нашей области — один. Когда я спросил Большакова, он смущенно улыбнулся:
— Да, верно, такое не забудется, тем более, что отметины в правом боку надолго остались. Но я своим, если хотите, «звездным часом» считаю другой. Перед коллективизацией умер отец, и осталось нас у матери шестеро. Старшие мужики — брат Николай, тринадцатилетний, да я — одиннадцати лет. Пришла весна, надо пахать, боронить, сеять. Лошаденка была. И поехали мы в поле. Мать благословила нас на доброе дело, а сама дома осталась хозяйничать. Наладили мы плуг, впрягли коня — и — ну, пошли. Брат держится за одну рукоятку плуга, я — за другую. Земля тяжелая, силенок у нас после полуголодной зимы — немного. Висим мы на плуге, стараемся, чтобы борозда была ровной да глубокой. Не очень-то у нас получается. А тут еще тетка пришла, глядит и горько плачет: «Как же вы, сиротинки малые, дальше жить будете?» Расстроились сначала, а потом приободрились: «Какие же мы малые?» До конца загонки добрались, коня остановили, сами на землю упали, отдышаться не могли.