Дятел почувствовал вдруг, как в нем что-то надломилось, ощутил в теле слабость. «Возьми себя в руки, дурак! Чего испугался», — зло выругал себя.
…«Ошибки быть не должно. Это он, — думал в это время Леонид Федорович. — То напускное безразличие, то ничем не оправданная бравада. Едва различимое подергивание век. Затаенный, упорно скрываемый страх. И приметы, показания. — Леонид Федорович придвинул к себе протоколы снятых ранее допросов. — Улики есть, но… Надо, чтобы все окончательно решилось сегодня. Только не торопиться. Выждать, когда… Ты полагаешь, что он? — мысленно спросил самого себя и тотчас же ответил: — Он «приоткроет» себя. Когда? Скоро, жди…»
За окнами улица жила своей жизнью. Светило солнце, блики его весело играли в окнах соседних домов. Пробегали мимо машины, шурша шинами по асфальту. Куда-то спешили люди: сюда долетали приглушенные обрывки их разговоров, смех. А в небольшом кабинете с полуспущенными шторами стояла напряженная тишина. Шло время, и каждая секунда гулко стучала в висках.
— Ну так как, гражданин начальник? — не выдержал Дятел. — Какие вопросы задавать будешь? Задавай, ну! Чего молчим? — Он жадно облизал пересохшие губы.
— А ты говори… Аркадьев, — спокойно произнес Леонид Федорович. — Вот ты заладил одно — про факты: мол, нет их у нас. Есть, Сергей Петрович. Так ведь вас, кажется? Не в фактах дело. О другом думаю, как ты дошел до жизни такой.
— Какой? — встрепенулся Дятел. — Пью, что ли? А кто не пьет. Если о работе — устроюсь. Слово даю. Жизнь моя пошла нескладно — верно. Сам виноват, сам себе и судья.
По всему видно: Дятел искал снисхождения.
— От человека все зависит, Аркадьев. Не всякий согласится свое доброе имя на кличку сменить, — Леонид Федорович сделал паузу. — Больше скажу, не каждый способен… Понял?
Лицо Дятла напряглось.
И снова молчание. Леонид Федорович в упор посмотрел на Аркадьева.
— Под чужое влияние попал, да?
— Это я-то! — неподдельно возмутился Дятел. — Да я сам кого хошь! — Он осекся, бледность покрыла его щеки…
— С этого и началось, а вернее, этим все и кончилось, — заключил Леонид Федорович, вспоминая этот эпизод из своей практики оперативного работника. — Не знаю, уязвил ли я его самолюбие, или необычайность моего тона подействовала, или почувствовал: карты биты, все одно от расплаты не уйти — во всем сознался, как есть.
— А что было? Что совершил Дятел?
— Ограбление с применением оружия…
Мне показалось, уж слишком буднично были произнесены эти слова. А Леонид Федорович, о чем-то на секунду задумавшись, добавил:
— У каждого из них свой «почерк», своя психология, и не так-то просто… Нелегко подчас.
Нелегко — один раз, второй, третий. А если так всегда, если постоянно, всю жизнь, как у него, с кем мы сейчас ведем разговор. У человека, внешне похожего скорее на ученого или артиста с крупной и белой от преждевременно поседевших волос головой.
Леонид Федорович Ровенков работает там, где в острой бескомпромиссной схватке сталкиваются добро и зло. Там, где идет борьба за честь и достоинство личности. На посту мужества!
— Разрешите! — голос вошедшего выдавал сильное волнение. — Он здесь.
— Кто? — вопросительно посмотрел на дежурного милиции Ровенков. И сразу же осенило: — Пахан!
— Так точно. Только что видели его на берегу Которосли. — О Пахане хорошо знали: совершил несколько преступлений: кражи, убийство. В последнее время пребывал «в бегах»: каким-то образом скрылся из мест заключения. Предполагали, может, наведается в «родные края».
Несмотря на это — впечатление неожиданности. Надо действовать сразу, тотчас же! «Впрочем, к этому пора и привыкнуть».
Вышли к берегу реки. Осмотрелись: вокруг как будто ничего. Вдруг Леонид Федорович резко обернулся: тут же из-за небольшого куста метрах в шести-восьми раздался выстрел. Пуля просвистела где-то возле плеча. Счастливая случайность!
Пахана взяли в тот же день в районе станции Козьмодемьянск. При первой «встрече» ему все-таки удалось удрать. Хорошо, получили информацию: подозрительный человек, такой-то и такой-то, — по описаниям приметы совпадали — купил в кассе железнодорожного вокзала билет на поезд ростовского направления…
Дятлы, паханы, косые и прочие — сколько их у него в памяти — тех, кто пренебрег человеческой совестью, встал на грязную обочину, отгородил себя от общества, сам лишил себя счастья. Сколько раз вступал с ними в открытые и скрытые, прямые и глубоко психологические поединки Ровенков, один из старейших работников уголовного розыска Ярославля, прошедший путь по службе от рядового сотрудника до подполковника.