— Я копаю, — заверил участковый. — Но есть тут разные обстоятельства. Может и не замерзла она вовсе, а грохнули ее.
Дежурный чертыхнулся, пододвинул к себе тетрадь для черновых записей.
— Ладно, диктуй…
Около одиннадцати утра начальник уголовного розыска вызвал к себе двух оперов — Сергея Кравцова и Василия Доценко. Доценко был розыскник, пропавшие без вести числились по его части. Кравцов работал в «убойном» подразделении.
Начальник обрисовал ситуацию и подытожил:
— Надо сгонять в село, определиться, что там к чему. Следственно-оперативную группу пока не посылаем, потому что труп не найден и не известно, преступление это или нет.
«Уазик» пробивался к цели несколько часов, то и дело застревая в рыхлой колее. Поселок встретил прибывших тишиной и безлюдьем, дома едва чернели из-под тяжелых снежных шапок. По зимнему времени уже начали сгущаться ранние сумерки.
Участковый и поселковый глава дожидались в одноэтажном нетопленном бараке местной администрации. Выяснилось следующее. Бабуся, которую в поселке все попросту величали Даниловной, шибко конфликтовала со своим зятем, мужиком пьющим и вздорным. В последнее время ссоры участились, и Даниловна жаловалась приятельницам, что зять хочет сжить ее со свету, чтобы завладеть усадьбой. Сам-то он с дочерью Даниловны давно отселился на окраину во времянку, потому что не ладил с тещей. По свидетельству соседей, накануне вечером к Даниловне приходил зять, и из дома снова доносилась ругань. А пару часов спустя соседка сунулась к старухе по какой-то надобности и обнаружила, что дверь не заперта, печь с полувыкипевшей кастрюлей топится, на столе нарезанные овощи для щей, а самой Даниловны нет. Причем, зимняя ее одежда так и осталась на вешалке.
Осмотр дома и усадьбы ничего существенного не добавил. Судя по заносимым снегом следам, участковый с местными мужиками перелопатили участок на совесть, но трупа не обнаружили.
— Чертов снегопад! — ругнулся Доценко.
Кравцов пожал плечами.
— Давай по новой копать.
Они еще раз перерыли снег в усадьбе и окрестностях, облазили каждый угол дома и надворных построек. Но старуха будто в воду канула.
Когда окончательно выбились из сил и вернулись в административный барак, участковый ненадолго куда-то исчез и вернулся с бутылью самогона.
— Давайте, мужики, согреемся.
Кравцов глянул косо.
— Ты что? Ты же с этим бороться должен! Демократия демократией, а борьбу с самогоноварением никто не отменял.
— Да бросьте вы! Тут в каждом доме гонят. Всех не оштрафуешь. Это вам не город, снабжение хреновое, леспромхоз развалился, зарплату не платят, так что не на что и негде «пшеничную» покупать. А больше здесь чем заняться?
С утра взялись за зятя Даниловны. Тридцатилетний безработный, не проспавшийся со вчерашнего перепоя мужик, сперва хорохорился, но когда его прижали опытные в этом деле опера, быстро запутался в своих объяснениях. Да, ходил вчера к теще, хотел занять рублей двадцать, потому что денег на хлеб нету, а она матом…
— На хлеб нету, а на пойло есть? — осведомился Кравцов. — И как это ты вчера мог туда ходить, если она с позавчерашнего вечера исчезла?
— Ну, позавчера, я не помню!..
Через пару часов Кравцов, брезгливо глядя на размазывающего слезы подозреваемого, скомандовал водителю:
— Сажай его в «кондейку» и вези в город. Там ему досконально разъяснят! — А когда под окнами затих звук мотора, вздохнул. — Разъяснят-то, разъяснят, но, чувствую я, что не убивал он свою тещу.
— Чувства — дело интимное, — отозвался Доценко, — к розыску отношения не имеют. У него же в показаниях сплошные противоречия.
— Это же обычный забулдыга, а не киллер какой-нибудь. Я на мокрушников насмотрелся. Будь за ним грех, не так бы он себя вел.
Беседа с дочерью Даниловны не добавила ничего нового. Крепко пьющая тетка, в свои сорок пять сама похожая на старуху, хмельно рыдала по «бедной мамочке» и несла всякую чушь, то, проклиная «убивца» — благоверного, то напрочь отрицая его причастность к преступлению.
Кравцов предложил произвести подворный обход. Если бабку убили и куда-то увезли, не может быть, чтобы в поселке никто ничего не видел и не слышал. Участковый досадливо почесал затылок, но возражать не стал.
Подворный обход забуксовал с первых шагов. Создавалось впечатление, что жители поселка справляют какой-то бесконечный угарный праздник. Большинство сидели по домам, так как ходить на работу давно стало некуда, в комнатах застоялась вонь спиртного перегара, а их обитатели пребывали либо в состоянии глубокого похмелья, либо только что опохмелившись. И в том, и в другом случае толку от бесед было мало. Стала также понятна досада участкового. Милиционеры почти повсеместно обнаруживали молочные фляги с брагой, самогонные аппараты и банки с готовым зельем. Приходилось с боем все это изымать, уничтожать, составлять протоколы, так что ни о каких «разведопросах» речи быть не могло.
Проканителившись весь день, группа обессилела. И тут случилось неожиданное. Подвыпивший мужик вдруг брякнул:
— Да чего вы Даниловну раньше времени в покойницы записали? Я ее вчера затемно живехонькой видел.
— Где? — вскинулись опера.
— Да возле клуба. Я еще с ней поздоровался, и побрела она себе куда-то…
Улицу, где располагался клуб, прочесали дом за домом. На самогон махнули рукой, доискиваясь лишь, не видел ли кто еще накануне Даниловну живой? И выяснилось, что видели. Пожилой мужчина наблюдал ее в сумерки у околицы, а его сосед — у магазина.
На следующий день через продавщицу установили тех, кто в упомянутое время посещал магазин. Среди них тоже нашлись такие, что встречали пропавшую старуху. А поздно вечером в кабинет участкового, где базировались сыщики, позвонил еще один житель и сообщил, что в разговоре с соседом узнал, что тот только что столкнулся с бабкой на перекрестке.
— Что за чепуха?! — развел руками Доценко. — Ладно бы молодая девка, запала с хахалем и все дела. Но ведь устарела бабуся для утех. И, говорят, непьющая. Где же ее черти носят?
— Надо всех ее знакомых перетрясти, — предложил Кравцов. — Может, есть какие-то обстоятельства, которых мы пока не установили? Хотя, что-то не очень верю я в эти встречи.
— Так если б кто-то один! А то ведь, сколько уже свидетелей!
«Перетрясывание» бабкиных знакомых в течение нескольких следующих дней дополнительной ясности не внесло, но умножило число очевидцев, наблюдавших Даниловну с наступлением темноты на улицах поселка. А вечером к сыщикам ввалился хмурый глава администрации.
— Слушайте, ребята, ерунда какая-то получается. Поселок гудит, что Даниловна-то наша того… ходит!
— В каком смысле? — осведомился Кравцов.
— А в таком… Есть тут у нас специалисты. Разъобъяснили народу, что ее злодейски убили и не похоронили по-христиански, а потому нет ей покоя. Она и ходит.
— В белом саване и жутко стеная?
— Вам шуточки! Народ детей на улицу не выпускает, с сумерек запирается в домах, никуда не выходит и огня не зажигает. Натурально — боятся!
Ночью Кравцова разбудил странный звук — какие-то негромкие, мерные дребезжащие удары. Проснулся и Доценко. — Это что еще такое?
— Я откуда знаю!
Дребезжащий звук повторился, и тогда стало ясно, что кто-то стучит в окно. Но не так, как обычно, быстро и дробно. Чья-то рука мерно, с долгими интервалами, ударяла в стекло, будто стучавший пребывал в полусне или состоянии транса. Кравцов почувствовал, как неприятные мурашки побежали по затылку, и вскочил с составленных стульев, служивших ему постелью. Снегопад прекратился накануне. За окном ярко светила луна, разливая серебро по свежим сугробам. Вглядевшись, Кравцов стал натягивать полушубок.