– Я же знаю, что ты сам всегда контролируешь.
Даня, наконец, поднял взгляд, будто услышал что-то оскорбительное. Глазами он зацепился за мои вишневые губы, затем заметил мою неуверенную позу, и мне показалось, что на его лице мелькнуло что-то сочувственное. Но лишь на секунду, пока он снова не спрятал внимание в бумагах.
– Всё в бухгалтерию. – Его голос сделался тише, приятно завибрировал. – Об остальном сама научись думать.
Я буквально опешила.
– Даня, ты же знаешь, что без твоего одобрения ничего не запустится! Поверь, если бы я могла не приходить, то не пришла бы. – Гордо расправив плечи, я ждала его ответа.
– Следи за словами, – он беспечно перевернул лист и стал вчитываться ещё внимательнее. Не знаю почему, но это спокойствие стало последней каплей в моих кипящих чувствах.
– Перестань вести себя как мальчишка! – я плюхнулась в кресло и ладонями треснула по столу.
– Что, прости? – он поднял взгляд, его губы остались приоткрытыми, брови поползли вверх.
– Мы взрослые люди! Сколько можно делать мне замечания и оскорблять? Соберись уже и как мужчина скажи, что не хочешь меня. Или, что вообще никого не хочешь. Почему для тебя так важно, чтобы я испытывала к тебе отвращение?
Он долго не отвечал. Сцепил пальцы в замок и кинул на них подбородок, будто ему предстояло сыграть долгую шахматную партию. Наконец, тяжело вздохнув, Даня сказал:
– Потому что только ненавистью можно избавиться от любви.
– Думаешь, твои оскорбления и придирки вызывают во мне отвращение к тебе? – усмехнулась я. – Нет, отвращение я испытываю только к себе, спасибо! Если так хочешь меня отвадить, придумай что-то посерьёзней, чем детское поведение! – я не собиралась думать над его сомнительными методами. Поднялась, вжала дверную кнопку так сильно, что хрустнуло запястье, и вынеслась из кабинета.
К моему счастью мне было чем заняться в эту пятничную смену – VIP зона собралась особенно прихотливая. Смена выдалась напряженная, аппетит был съеден нервами. Творилось что-то с курсом валют, с акциями, с биржами и пятьдесят процентов гостей, зависящих от этих показателей, винили в обвалах меня, официантов и всех, кто проходил мимо. За эту ночь я стряхнула паутинки с каждого темного угла Опиума. Бегая кругами из лобби в VIP зону, а затем к бару, в кухню и, наконец, в свой кабинет, по пути заскакивая к начальнику охраны, я не имела возможности обдумывать личные драмы.
Все двадцать шесть столиков двухэтажной VIP зоны были забиты гостями. Официанты, все как один, путали заказы, и я должна была ругать их за это, но была им благодарна за то, что жалобы недовольных снобов отвлекали меня от мыслей. К обеду я впервые за смену присела, и ноги тут же взорвались гудящей болью. Я чувствовала её уже сотни раз прежде, но сегодня почему-то набегали слезы на глаза и втягивали в голову уничижительные мысли.
В это утро я, как и Вита оставила пустой свою тарелку. Всё же, во время обеда, я попыталась не подать виду, что творилось у меня внутри. Общение с Виталиной и Леной пошло мне на пользу. Мы много говорили и хохотали, хотя я делала это через силу.
– Ну, всё, – Вита тяжело выдохнула после уморительного смеха. – Я пошла, посчитаю мясо, иначе опять черти сколько закажут!
– Давай, дорогая. Я вот кофе допью и тоже отправлюсь к своему мясу. – Двусмысленно выдала Лена.
Мы снова посмеялись, как глупые девчонки. Вита ушла, я запрокинула последние глотки крепкого напитка и отправилась в уборную, вымыть руки. Я не любила делать это в кухне, возле огромных стальных раковин, где всегда находились посудомойки, поэтому как обычно зашла в туалет для персонала.
Не знаю, почему я сразу же не отпрянула обратно за дверь. Я должна была выскочить обратно, как только краем уха подцепила неприличный стон из закрытой кабинки туалета. Запреты были для всех одинаковые, но хоть я сама долго нарушала их в кабинете начальника, мне захотелось смутить этих беспредельщиков. Подойдя к раковине с озорной ухмылкой, я включила воду и вымыла руки. Ахи в кабинке не прекратились, и я бросила взгляд на её отражение в зеркале. В крошечной щелке, между полом и дверью виднелись приметные красные лабутены Веры и черные ботинки с тяжёлой подошвой.
Сидя у бара, в громкой, ни капли не выдохшейся к четырём утра толпе, я пыталась сопоставить всё произошедшее. Я ещё не понимала в ту секунду что произошло, не чувствовала ни ревности, ни злости, ни отвращения. Во мне лишь что-то померкло, то, что раньше грело, а теперь кусок пустоты внутри меня с каждым мгновением всё больше замерзал. Казалось, всё сошлось. Он отказался от меня, потому что нашёл мне достойную замену. Но что-то во мне вызывало отторжение этой гипотезы. Быть может, обычная женская ревность?